Слезы в раю - Робин Доналд Страница 41

Кэндис была в ярости — Сол нисколько не сомневался в том, что она покорно повинуется его приказу, но, в конце концов, она сама приняла решение, заставившее его проделать такой путь. Это просто смешно — так выходить из себя из-за его самонадеянности и высокомерия.

Роскошный, элегантный отель был построен на самой скале, так что большинство его номеров выходило на величественную панораму залива, уходившего в глубь острова. Между этажами бесперебойно сновали скоростные лифты. Через две минуты после его звонка она уже стучала в дверь его номера, расположенного на самой крыше небоскреба. Дверь открыл он сам, стоя на пороге и засучивая рукава белой рубашки. Лицо его было непроницаемо, замкнуто и настороженно, пока он всматривался в нее пристальным, изучающим взглядом.

— Входи, — сказал он, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

Она ожидала чего угодно, но только не этой ледяной отчужденности. Она надеялась, что его мгновенная реакция на ее звонок означала то, что он как-то смягчился, но в его непроницаемом, тяжелом, как маска, лице она не нашла никакого подтверждения этому.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он и слегка нахмурился, пропуская ее в комнату.

— Прекрасно.

— Ты была у врача?

Она утвердительно кивнула.

— И что же он сказал? — последовал его резкий вопрос.

Она не могла ему ответить.

В его роскошном номере были предусмотрены услуги дворецкого и горничной, и она слышала, как с кухни доносились их приглушенные голоса. От одной мысли, что их разговор могут услышать, ее начинал бить озноб. Собравшись с духом, она спросила:

— Зачем ты прилетел?

Он криво усмехнулся.

— Чтобы жениться на тебе, зачем же еще.

Горячая, невысказанная надежда, которая не давала ей уснуть всю предыдущую ночь, мучительно умерла. Быстро, так как говорить об этом ей было слишком больно, она проговорила:

— Я не собираюсь выходить за тебя замуж.

Что-то страшное шевельнулось в мерцающей прозрачной глубине его глаз, но лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.

— Вот как? — спросил он мягко и вкрадчиво. — Ты воображаешь, что это будет так просто сделать, дорогая? Алименты на всю оставшуюся жизнь или уж по крайней мере, пока ребенку не исполнится шестнадцать, и никакой необходимости считаться со мной? Мне очень жаль, если ты уже успела настроить себе глупеньких фантазий, но, коли ты хочешь, чтобы я содержал этого ребенка, ты должна стать моей заложницей. Да, да, чтобы я был уверен в том, что каждый потраченный мною пенни работает на меня.

По легкому неприятному привкусу крови во рту она поняла, что прокусила губу. Все ее тело приготовилось дать отпор, отзываясь на неожиданный прилив адреналина, горячей волной хлынувшего по ее венам.

Медленно и осторожно, словно пытаясь словами оградить себя от опасной развязки, она проговорила:

— Нет, из этого ничего не получится. Ты не любишь меня, а я… а я…

— А ты не любишь меня, — закончил он совершенно бесстрастным голосом. — Но в моем кругу браки часто заключаются еще и по другим причинам.

— Догадываюсь, — с презрением парировала она. — Например, чтобы заполучить побольше денег…

— Или власти. Или чтобы заиметь детей, — холодно и отстраненно закончил он. — Что ж, с последним мы, кажется, справились. Что сказал врач о твоем состоянии здоровья?

Она побледнела, но мужественно подавила подступившую к горлу тошноту.

— Врач сказал, что я вешу немножко больше нормы и что мне нужно принимать железо, а в остальном я совершенно здорова.

Его густые ресницы опустились.

— Ясно, — безразлично произнес он. — А ты уверена, что это мой ребенок?

Она рассеянно посмотрела по сторонам и, увидев стул, опустилась на него, ощущая внутри такую нестерпимую боль, что, казалось, сердце у нее разорвется.

— Да, уверена.

— Надеюсь, что ты не ошибаешься.

— А если ошибаюсь?

— Тогда мгновенный развод, — сказал он с убийственным безразличием.

Он был совсем чужим, как будто они видели друг друга впервые. Он встретил ее пристальный взгляд — в его глазах не было ни малейшего интереса. Они смотрели тускло и холодно. Казалось, ему совершенно безразлична та боль, которую он ей причиняет.

— Я больше не могу, Сол, — глухо проговорила она. — Зачем ты так. Я же не вынесу этого.

— Но почему?

Он подошел к ней и притянул к себе. Она подняла на него глаза и увидела, что за ледяным холодом этих глаз бушует огонь, еще более опасный, чем прежде, и сейчас этому огню не давали вырваться на свободу, сдерживали ценой нечеловеческих усилий.

— Нам было чертовски хорошо в постели. Что же касается всего остального, то у тебя будут деньги и свободное время. Став твоим мужем, я вовсе не собираюсь требовать от тебя постоянных отчетов о личной жизни или ограничивать тебя в деньгах.

Его слова ранили ее в самое сердце, они били наотмашь, причиняли боль. Он поднял голову, и она увидела в его лице такую черную тоску, такую опустошенность и еще что-то темное и неведомое ей прежде, что невольно вздрогнула.

— Я знаю, ты хочешь меня, — сказал он резко. — Не заставляй меня доказывать это тебе, Кэндис. Если ты вынудишь меня, я смогу это сделать.

Ресницы ее задрожали. Она думала, что хуже того, что произошло с ней на Фалаиси, когда ее буквально вышвырнули оттуда, уже не может быть. Теперь она поняла, что это не так. Она сумела бы прожить без него, как бы тяжело ей ни приходилось, но она не была уверена, что, став его женой, сможет вынести эту пытку.

Стук в дверь заставил ее высвободиться из его объятий. Он разжал руки и дал указание горничной, появившейся на пороге с чемоданами в руках. Кэндис не поверила своим глазам, узнав в них свои собственные вещи, и в ней начала закипать злость.

— В последний раз, когда ты была со мной, я забыл позаботиться о том, чтобы собрали твои вещи, — сказал он насмешливым тоном, когда горничная прошла в другую комнату. — На этот раз я не позволю себе быть таким забывчивым.

К счастью, появление дворецкого помогло ей сохранить самообладание. В руках он держал поднос, на котором стояли бутылка шампанского, запотевший графин с апельсиновым соком и высокие, на длинных ножках бокалы.

Кэндис подошла к окну. Мысли ее были в полном смятении. Боль, которую она испытывала, мешала ей сосредоточиться, заволакивала все какой-то туманной пеленой. Сейчас ей нужно было призвать на помощь тот здравый смысл, который она всегда считала главной, отличительной чертой своего характера.