Так становятся звёздами. Часть 1 - Екатерина Оленева Страница 37

Гаитэ не сразу заметила тонкую женскую фигуру, сидящую на топчане, покрытом овечьими шкурами. На женщине было платье из грубого домотканого сукна, широкого не по фигуре — платье простолюдинки, прислуги, но не герцогини.

Женщина в упор смотрела на Гаитэ. В узком, надменном, по-своему привлекательном и всё же змеином лице не было ни тени меланхолии или сломленности.

Внезапно женщина резко подалась вперёд, буравя Гаитэ взглядом:

— Кто это? — осипшим от долгого молчания голосом, прошипела Тигрица.

— Вы не узнали вашу дочь? — удивился комендант.

— Мою дочь?.. — сузила глаза Стелла.

Голос её звучал с придыханием, отчего походил на змеиный свист:

— Да, помню. Когда-то у меня действительно была дочь.

— У вас отличная память, сударыня, — невесело усмехнулась Гаитэ. — Я вот не могу вспомнить тех времён, когда бы у меня была бы мать. Сеньор Мэрсюбер, не могли бы вы оставить нас? Мы так давно не виделись. Хотелось бы переговорить о личных делах без свидетелей.

Гаитэ сама удивилась, откуда в её голосе взялась эта спокойная уверенность и властность?

Комендант невольно потупился:

— Конечно, Ваша Светлость.

Пронзительно завизжали петли, заскрипела засовы. Мать и дочь остались наедине.

У Стеллы осталась всё та же привычка — глядеть на собеседника прямо, словно погружая взгляд ему прямо в зрачки. И как в давние времена, когда Гаитэ была маленькой, зависимой ото всех девочкой, в душе, словно илистый осадок, поднялись смущение и раздражение.

Какое-то время они молча разглядывали друг друга, словно два противника перед поединком, оценивая силы и прикидывая шансы друг друга.

— Итак, ты здесь? — хрипловатым низким голосом протянула Стелла. — В шелках и драгоценностях, именуемая «Вашей Светлостью»?

— Вы намерены начать встречу с упрёков, сударыня?

— Нет, — покачала головой Стелла. — Я рада тому, что ты сделала правильный ход. Сама ли до него додумалась, или кто подсказал — но поступила ты хоть и рискованно, но верно.

— Этот ход я придумала сама, а осуществить его помог граф Фейрас. За что успел поплатиться. Сезар Фальконэ вчера перерезал ему горло от уха до уха.

— Мой генерал мёртв?

— Как и Сорхэ Ксантий, граф Рифа.

— Проклятье! — воскликнула Стелла, стремительно поднимаясь со стула. — Будь он трижды проклят! Чтоб ему сгореть в геенне огненной! Да чтоб ему полыхать, не сгорая, в мучительных муках ещё при жизни! Пёс! — заметалась она по комнате, пока, словно внезапно надломившись, не застыла в углу, встав у амбразуры узкого оконца.

— Он приказал их казнить?

От желания сохранить спокойствие любой ценой голос Стеллы звучал сдавленно.

Гаитэ невольно задалась вопросом, какие чувства связывали ныне уже покойного генерала и её мать, что оба были так преданны друг другу? Но тут же отбросила мысль от себя, как ненужную прошлогоднюю листву. Чтобы там не было, какая теперь разница?

— Это был честный поединок.

— Сезар так сказал?

— Я сама это видела. Меня заставили присутствовать.

Тут Гаитэ погрешила против истины. Никто не заставлял. Это был её выбор. И хорошо, что он был — теперь не приходилось ни в чём сомневаться.

— Вы знаете, что император собирается объявить о моей помолвке со своим старшим сыном? — поменяла тему Гаитэ.

При этих словах Стелла вздрогнула. Щёки её покрыла смертельная бледность. На мгновение взгляды их скрестились и ни одна из женщин глаз не опустила.

— Откуда мне это знать? — наконец проронила Стелла. — Вот уже три месяца, может, чуть дольше, как я нахожусь в заточении и полной изоляции. Всё, что до меня доходит, это зловещий вой в трубах, когда непогода, да удушающий зной, когда солнечные лучи раскаляют камни. У меня нет ни сорочки, ни стула. Мне подают ту же бурду, что и стражникам. А камин горит не больше часа.

— Как прискорбно, что бывшая, почти всесильная, герцогиня и, возможно, мать будущей императрицы вынуждена вести подобное существование. Думаю, будет лишним напоминать вам о том, что, когда мне было одиннадцать, по вашей милости меня отправили в каземат, по сравнению с которым ваша сегодняшняя камера — настоящие хоромы. Там вообще не было каминов и окон, а похлёбку, который брезговали даже крысы, выдавали один раз в три дня. Да и за ту приходилось драться с другими узниками. Взрослыми, бывалыми бродягами. Вы когда-нибудь вообще думали обо мне, матушка? Думаю, нет. В вашей душе не находится место раскаянию или угрызению совести.

— Что я могла сделать?

— Попытаться меня защитить. Вы же моя мать!

И снова две женщины, связанные между собой узами крови столь тесно, сколько это вообще возможно, уставились друг на друга, как на врага.

В тусклом свете пасмурного дня, едва пробивающегося через узкие окна, в алых отблесках факелов, Гаитэ могла в подробностях, до малейшей чёрточки разглядеть лицо матери. Оно походило и не походило на её собственное.

Несмотря на то, что Стелла Рэйв перешагнула сороковой рубеж, она сохранила прославленную красоту, передавшуюся и её дочери. Но если красоту Гаитэ можно было назвать нежной и одухотворённой, то черты Стеллы были резче, глаза запали. Милые ямочки, порой возникающие на щеках дочери, у матери давно не появлялись — на их месте обозначились морщинки.

«Возможно, через много лет, познав всю горечь жизни, я буду выглядеть так же?», — с грустью подумала Гаитэ.

— Вы станете проклинать меня за то, что я не поддержала вашу войну? — спросила она вслух.

— Я её проиграла, — чётко и ясно произнесла Стелла. — И сейчас расклад сил не на нашей стороне. Упорствовать в данной ситуации означает проявлять глупость. Ты сделала единственный правильный шаг, чтобы не потерять последнее влияние, что у нас осталось. Проклинать тебя за это с моей стороны было бы глупо.

До Гаитэ только сейчас начало доходить, что даже находясь за решёткой, её мать продолжала плести интриги, тайных смысл которых она сама едва улавливала. Оторванная от всего, спутанная по рукам и ногам, Тигрица продолжала бороться, не погнушавшись использовать в борьбе давно отвергнутую дочь. Возможно, что вовсе не случайно граф Фейрас приехал за ней в монастырь и вовсе не случайно согласился проводить в Жютен?

Гаитэ в этот момент испытала весьма противоречивые чувства. Неприятно быть разменной пешкой в игре. Но, с другой стороны, какова же сила духа у людей, которые, даже поверженные в прах, претерпев полное фиаско, всё равно не сдаются?

В это самое мгновение она в равной степени как ненавидела свою мать, так и восхищалась ею.

— Я боялась идти сюда, потому что ждала ваших упрёков, матушка. Но, судя по всему, сама того не подозревая, выполнила вашу волю?