София - венецианская наложница - Энн Чемберлен Страница 37

Проснувшись утром, девушка обнаружила, что лежит в луже крови.

— О, ради Бога! — проговорила она. — Мое проклятье!

Ее слова привлекли внимание всех других девушек в комнате, разбудив их, а именно во внимании она сейчас нуждалась меньше всего. София закрылась с головой одеялом, в ту минуту у нее было одно желание — чтобы ее жизнь была стерта с лица земли.

«Почему это должно было случиться со мной?» — причитала она под темным одеялом. «Будь сильной. Будь терпеливой», — уговаривала она себя, однако эти слова казались ей глупым советом, когда слабость охватила ее изнутри. Ее надежды рухнули. Эта великолепная женщина, которая так восхищалась ею днем раньше, теперь ни за что не захочет иметь с ней дело, с ней, грязной, какой она была теперь. София почему-то была уверена, что та женщина не была подвержена такой слабости. Никогда. Она слишком хорошо контролировала себя, была слишком прекрасной и грациозной, слишком могущественной, можно даже сказать, слишком мужеподобной, чтобы нести такое бремя.

Да, мужская сила воли — это было между ними то общее, что позволяло Софии не считать себя просто глупой женщиной. Но не прекращавшая течь кровь говорила, что это состояние она контролировать не может.

София никогда всецело не верила в мощи Святого Марка, представленные в золотой гробнице, которые ее тетя заставляла целовать во время великих праздников. Что значила кража тела, спрятанного в бочку от соленой свинины, для праздных и еретичных александрийцев было документировано в сверкающих фресках по обе стороны капеллы и в рейках бочки, выставленных рядом.

София видела и чувствовала запах достаточного количества трупов недельной давности, показанных беднякам на площади, чтобы у нее зародились сомнения в подлинности этих реликвий. Если эта куча мощей, помещенных в золото, действительно были мощами Апостола, она не могла не заподозрить, что кроме рассола кто-то еще помогал небесам в покрытии их неповреждаемым мышьяком и воском. И если действительно небеса свершали чудеса сохранения мощей, то она никогда не сможет поверить этой байке. Божество не сможет ее больше обманывать. И поэтому Софию часто забавляла мысль о неоспоримом превосходстве небес над смертными.

Подобным образом, несмотря на всю очевидность, дочь губернатора Баффо не могла поверить в свои месячные. Если по какой-то ошибке — наподобие как подхватить простуду, когда все монахини болеют тоже — это случилось однажды, ее сильная воля не допустит того, чтобы это произошло с нею во второй раз. И когда это случилось во второй раз, она думала, что уж в третий-то раз она ни за что этого не допустит.

Как долго это будет продолжаться теперь? Она не забивала себе этим голову Только когда это с нею случалось, она начинала думать об этом. Сейчас был один из таких непредвиденных случаев. Год, а может, уже больше, по ее расчетам, это случалось с нею каждый месяц так же регулярно, как полнолуние. Так же регулярно, как рыба по пятницам, которую она ненавидела.

Иногда София думала, что это, как и многие другие неприятные вещи, является последствием монастырской жизни. И если она когда-нибудь освободится от наблюдения своей тети… длинных рук ее отца… Но сейчас стало ясно, что это будет преследовать ее везде. Это останется с ней, не поддаваясь никаким обстоятельствам или тем дуракам, которыми она будет окружена, это будет всегда неотъемлемой частью ее самой. Ее проклятьем.

Одна часть ее отрицала это неприятное положение дел благодаря тому факту, что прежде об этом всегда заботилась ее тетушка. В первый раз, когда это случилось, неожиданно, непредсказуемо, как библейский вор в ночи, София лежала в своей кровати, думая, что она, должно быть, умрет от потери крови. После двух дней болезни и при отсутствии совершенно всяких знаков того, что ее здоровье вернется, девушка наконец-то исповедалась монахине, для которой двухдневная смена ее матрацев показалась третьей степенью инквизиции. София говорила самым раскаивающимся голосом.

Тетушка ударила ее по лицу. А чего же еще могла ожидать София от своего признания о «крови» и «оттуда»? Дальше последовало наставление, которое оказалось для нее приятным сюрпризом.

— Где твоя голова, испорченная девчонка, каждый раз, когда ты читаешь книгу Бытия? Ты никогда не слышала об испорченности Евы? Это проклятье, девочка. Проклятье на всех дочерей Евы за грех нашей праматери. Каждую луну нам таким образом напоминают о падении нашей чести, и мы должны молиться Богу о прощении и избавлении. — Тетушка смиренно склонила голову.

София только слышала «в боли ты должна переносить» и «твое желание к твоему мужу», два предложения, из которых уяснила, что она, по крайней мере, сможет пресечь и избежать. О проклятии она ничего не слышала. Кроме того, она верила в райский Эдем, так же как и в Святого Марка. Такая пища требовалась другим людям, но только не ей.

Поэтому каждый месяц после этого она переживала пощечину и нравоучение. Регулярное кровотечение и было тем самым событием, которое вызвало ее переписку с отцом, что закончилось ультиматумом замужества. И каждый месяц, когда они поднимались со своих колен после молитвы о прощении, София давала своей тете отчет об интимной стороне своего девичества. Монахиня снабжала ее чистыми льняными ковриками, забирала испорченные, поэтому ее племянница даже не знала, как они выглядят. Так что монахиня как бы принимала часть греха на себя. Позволим же ей оставаться с этим чувством.

И вот теперь София могла видеть, что долгое отрицание очевидного привело ее к тому, что она оказалась не готова к этому сейчас, когда ее тетя умерла. Она была беспомощной перед проклятьем, которое было этому причиной, ей оставалось только лежать в своей кровати и истекать кровью.

Незнакомый запах подгоревшего медного чайника изнутри распространялся вверх по ее телу к ее ноздрям, раздражая их. Внизу живота что-то давило. Все эти неудобства София могла отрицать и пережить, но не оказаться между ними. Она встречала пиратов и турок, рабов и евнухов, но ни перед кем из них она не чувствовала себя такой грязной, униженной, опозоренной, уязвленной, больной, никчемной и одинокой.

София чувствовала себя все хуже с каждой каплей крови, вытекавшей из нее и пачкавшей ее шаровары — прекрасные шелковые шаровары, которые ей так нравились, потому что они заставляли выглядеть ее так мужественно. Теперь она видела, что была причина, по которой турецкие женщины носили юбки на голое тело. Должно быть, турчанки не были прокляты богом, решила она, если им разрешалось их носить. Если это было так, она еще больше ненавидела их, потому что понимала, что не сможет никогда достичь их могущества.

Поэт мог бы сказать, что она заплакала. Но у Софии оставалось немного достоинства, несмотря на то что все, что было ею, медленно вытекало из ее тела. И все же она действительно тихо, взахлеб плакала.

Так дочь Баффо продолжала лежать, в то время как все остальные девушки в комнате встали, оделись и помолились. Так она лежала, в то время как дворец вокруг нее поднялся, встряхнулся и принялся за свои важные дела. Так она лежала в одиночестве и мечтала умереть.