Девушка в белом кимоно - Ана Джонс Страница 37

Япония, 1957

Перед временем все равны. Ему безразлично, счастливы мы или тоскуем, оно не торопится, но и не замедляет ход. Оно линейно, движется только в одном направлении и неизменно.

Сегодня похороны окаасан.

До этого я была только на одних похоронах, совсем ребенком. Помню, как окаасан тогда сказала: «Смерть — это только дверь. Мы пришли сюда для того, чтобы почтить жизнь умершего и помочь ему перейти в следующую». Именно эти слова я сказала Кендзи вчера вечером, когда он пробрался в мою комнату. Выражение боли на его лице отражало то, что я чувствовала: «Я не хочу, чтобы она куда-то уходила. Я хочу, чтобы она была здесь».

Белые летние хризантемы укрывают основное пространство святилища и обрамляют алтарь, насыщая воздух своим ароматом, который смешивается с благовониями из агарового дерева и с каждой минутой становится все сильнее. Обычно этот смолистый аромат бывает приятным, но сейчас, когда все двери закрыты, его дурманящие ноты впитываются в мою кожу, одежду и память.

Бабушка сидит рядом со мной, облаченная в совершенно черное траурное кимоно. Ее волосы собраны в аккуратный узел, а глаза пусты, как у знаменитых китайских драконов, нарисованных на адонах ²⁸. В них нет ее души. Я слышу, как она перебирает молитвенные четки, ее губы шевелятся от беззвучно произносимых слов.

Отец и Таро сидят с прямыми спинами и отрешенным видом. Мне позволено присутствовать на этой церемонии, потому что считается, что я уже больше никуда не уйду из дома. Отец и Таро слишком заняты бизнесом, бабушка не становится моложе, а еще они не признают мой брак. Поэтому Кендзи сейчас переходит под мою опеку. Он прислонился ко мне, позволил себя полуобнять и затих, глядя перед собой. В своем темном костюме он больше походит на молодого мужчину, чем на мальчика. Меня поглощает чувство вины. Я не достойна занять место окаасан.

Раздается звук мягких шагов по проходу: в святилище одна за другой входят плакальщицы, кланяются нам и приносят благовония на алтарь. Церемония длится целую вечность. Семья Кико пришла, чтобы выразить нам свои соболезнования и уважение, но отказываясь посмотреть на меня, Кико показывает, как относится ко мне на самом деле.

Я сжимаю челюсти. Чувство вины пожирает меня изнутри. Сон брат смерти, и сейчас я отчаянно нуждаюсь в его компании. Больше я не хочу никого видеть. И раз мои слезы не находят утешения у других, то мне не стоит их проливать.

Подняв глаза, я замечаю, что от алтаря в нашу сторону идет семья Танака.

Camoшu.

Его волосы зачесаны назад, открывая точеное лицо и мягкий взгляд. На нем прекрасно сидит костюм, он выглядит как современный деловой человек. Пока они идут, чтобы занять место позади нас, я смотрю только на их ноги.

Должно быть, его семья уже знает, что я предпочла им американца и как это раскололо нашу семью. Для того чтобы почувствовать хоть что-то кроме жгучего стыда, я вгоняю ноготь одного большого пальца под ноготь второго почти до крови. Я чувствую, как горят мой затылок и шея от осуждающих взглядов. Разум, осознающий свою вину, становится себе судьей и палачом, и отсутствие Хаджиме делает это испытание еще тяжелее. Интересно, думают ли они, где он сейчас?

Когда буддийский священник начинает читать сутру, Кендзи вытирает лицо. Все вдруг объединяется в одно целое: глухой стук четок бабушки, гул тихих молитв и голос священника, говорящего о высшем блаженстве. Окружающая действительность то теряет краски, то заново обретает их.

Я опустошена и не могу пошевелиться.

Меня не было дома во время последних приготовлений, поэтому у меня не хватило духа спросить отца или бабушку, что из вещей они положили в гроб. Не забыли ли они о шести монетах, чтобы облегчить ей пересечение реки Сандзу? ²⁹

Сандзу — это река, которую умершие должны пересечь по пути в другую жизнь. Достоинства человека определяют, где именно он будет ее переходить: по мосту, вброд или сквозь кишащие змеями воды.