Траектория птицы счастья - Татьяна Веденская Страница 37

– Ни за что не празднуй свадьбу дома. Когда вы с Митей будете жениться, не скупитесь. Наймите тамаду, найдите неприлично длинный лимузин. И пусть все утопает в розовых лепестках. Непременно венчайтесь, это так красиво.

– Вы думаете? – я делала вид, что всерьез обдумываю ее рекомендации. Ну что мне было, объяснять ей, что мы с Митей навсегда будем любовниками? Так бы она мне и поверила.

– О, ты будешь прекрасно смотреться в белом свадебном платье. Только подложи что-нибудь в лифчик. Пусть хоть в день твоей свадьбы у тебя будет грудь.

– Это грубо! – изобразила возмущение я.

– Ничего, потерпишь. А домой никого не води. Напьются и превратят первую брачную ночь в балаган. Празднуйте в ресторане. А еще лучше, на природе, чтобы было где развернуться, – Полиночка любила мечтать. Ее жизнь уже много лет состояла из режима, правильного питания и измерения давления. Поэтому чуть появился повод, она истово рисовала варианты моего безоблачного будущего. А Митя – он не рисовал ничего. Кажется, он не думал не только о будущем, но даже о завтрашнем дне. Мы жили только сегодняшним днем. Только нашими взглядами, мимолетными прикосновениями в трамваях и метро, поцелуями на эскалаторах под ворчание уставших измотанных москвичей.

– Совсем совесть потеряли, – неслось нам вслед. Но если быть объективными, мы потеряли не только совесть, но и разум, и память, и сон. Я просыпалась, и сразу принималась считать, сколько часов или минут мне надо выдержать прежде, чем я окажусь с ним в его полутораспальной скрипучей кровати, выстеленной застиранным стареньким бельем. И смогу вновь упиваться любовью, слушать его дыхание, смотреть, как он устало закрывает глаза, не отпуская меня, все время прижимая меня к себе. Все, что я чувствовала, было со мной впервые. Оказалось, что за все тридцать шесть лет, которые я провела на белом свете, со мной впервые случилась настоящая любовь. Любовь, о которой думаешь каждую минуту, вспоминая все моменты с упрямством маньяка. Любовь, которой мы занимались постоянно, игнорируя возмущенные взгляды Митиной тетки, для которой все происходящее было костью в горле. Она сама любила так давно, что уже забыла, что любовь не бывает неприлична.

– Тихо! Тихо-тихо-тихо, – возбужденно шептал мне на ухо Митя, сдерживая движения. Шептал в такт нашему дыханию. Мы пытались ограждать уши старушки от непристойного шума, но иногда это удавалось нам совсем не так хорошо, как надо. Тогда тетка испепеляла нас взглядами. Если бы было можно, она предала бы нас в руки какой-нибудь полиции нравов. А так, она только обсуждала нас во дворе со своими старушками. Естественно, в контексте того, как низко пала современная молодежь. Кажется, только моя Полина Ильинична не была с нею согласна. Она не считала, что я должна вести себя прилично. И что то, чем мы постоянно занимаемся в Митиной комнате – позор и разврат.

– Дети полюбили. Что в этом плохого? – никак не могла взять в толк моя Полиночка. Ее романтичность почему-то страшно бесила Раису Павловну, Митину тетку.

– Полюбили? Я вас умоляю, о чем вы? – однажды, не утерпев, высказалась она. Я не присутствовала при этом их разговоре, потому что именно в этот момент пользовалась теткиным отсутствием в квартире по полной программе. – О какой любви вы говорите? Это просто сплошной секс, и ничего больше!

– Зачем же вы все так опошляете, душечка? – рассердилась моя бабуля. Как она потом мне сказала, у нее от возмущения даже заболело сердце. – Может, это и есть настоящая любовь.

– Митина настоящая любовь сейчас в суд подает, чтобы у него отобрать квартиру. А ваша Маша ему нужна так, для развлечения! – окатила ее ледяной водой тетка. Может, она не желала ничего плохого, но, как водится, сказанного не воротишь.

– С чего вы это взяли? – сжала зубы Полина Ильинична. – Вы все врете!

– Я? Вру? – вошла в раж та. – Да Димочка мне сам сказал, что не намерен больше жениться. И что детей у них не будет никогда, потому что ваша Маша теперь бесплодна!

– Что?! – схватилась за сердце Полина Ильинична. Вот странная штука – жизнь. Вроде бы я ей чужой человек, а она распереживалась так, будто оскорбили ее кровную родню. Когда я вечером вернулась домой, она сидела в кресле в прихожей и ждала меня.

– Что случилось? – заволновалась я. Дело в том, что вечер для меня начался уже ближе к полуночи. В это время бабуля всегда уже видит десятый сон.

– Скажи, у тебя и правда больше не будет детей? – сурово спросила она. Кровь прилила к моему лицу.

– С чего вы взяли? – я тешила себя надеждой, что все это просто ее сумбурные догадки. Но она передала мне суть своего разговора с Раисой Павловной.

– Так что? Скажи мне правду, я все равно и так теперь все знаю, – попросила она.

– Да, не может. У меня из-за выкидыша было сильное воспаление. А возраст-то уже, сами понимаете, так что все получилось не очень хорошо. Но, знаете, это все нестрашно! Я все равно не собиралась рожать.

– Ты понимаешь, что твой Митя сказал своей тетке? Райке? Что он больше никогда не собирается жениться! А что ж он тебе голову крутит?

– Я знаю. И это я тоже знаю! – потупилась я.

– Как же так? – оторопела Полина. А я разрыдалась и вдруг, неожиданно даже для себя, стала все выкладывать, все ей рассказывать. И про то, как он мне предложил длительные отношения, и про его радость оттого, что я бесплодна. И что мне больно, но я не могу без него. Просто не могу! Никак! Что я его люблю так, как никого и никогда не любила. Даже Диму! Моего первого Диму – я поняла, что не любила его, потому что любовь – это то, что сейчас. Так что мне все равно, чем это кончится и как долго продлится.

– Бедная моя девочка, – тихонько приговаривала Полина Ильинична, и поглаживала меня по моей обстриженной голове. Слезы лились из моих глаз, омывая душу, и впервые за долгие-долгие годы после смерти мамы, я вдруг почувствовала, что не одна в этом мире. Что кроме меня где-то рядом есть и другие люди.