Невеста на уикенд - Алекс Коваль Страница 36

Она уходит, раздраженно топая своими аккуратными ступнями по деревяшкам, а я смотрю ей вслед и понимаю, что все. Пропал.

Волны с грохотом и рокотом накатывают, а у меня в груди с таким же гулом долбит сердце, разрывая грудную клетку.

В тот момент, когда решился на поцелуй – сдался. Мои понятия и жизненные установки полностью капитулировали под натиском эмоций, настроения, чувств… да черт его разберет, что это! Но в любом случае – это пытка. Ад. Спать с ней в одной комнате, на одной кровати, под одним, мать его, одеялом, и не иметь возможности даже прикоснуться. Чувствовать ее рядом, ощущать и игнорировать позывы, что съедают изнутри.

Мне хватило двое суток рядом ночь, чтобы закипеть окончательно.

– Че-е-ерт, Загор-р-рская… – вцепляюсь пальцами в волосы и запрокидываю голову к небу, готовый закричать от разрывающих чувств. Но просто сжимаю челюсти и рычу от невозможности что-то сделать с собой и со своей головой. 

Что это? Почему так хреново? 

Ведь целых два года я ее знаю. Да, красивая. Да, сексуальная. Но обычная девушка, каких сотни, но нет! Клинит на этой.

Сегодня просто был предел, когда увидел ее в этом платье. С этим максимально натуральным макияжем и с этими губами – ужасно сладкими и мягкими. 

Твою ж…

Спускаюсь еще на пару ступенек и усаживаюсь прямо на деревянный помост. 

В пекло. На тот гребаный ужин не вернусь. Мать заварила, пусть теперь и расхлебывает. Не хочу видеть никого из них.

Разве что одну, но она трусливо сбежала. 

Сколько так сижу, я не знаю, совершенно теряя чувство времени и находя его только когда начинает смеркаться, а позади слышу цокот каблуков по деревяшкам.

Нет. И мысли не было, что это Загорская вернулась. Насколько я ее знаю – она никогда не отступится от своего решения. Поэтому варианта два: мать или Анжела.

– Илья, – слишком высоким и противным голоском.

Анжела.

– Чего тебе? – бросаю, даже не обернувшись. Вот только разборок с ней мне сейчас не хватало.

– Пойдем обратно к гостям, – елейным голосом, приторно сладко, словно сирена завлекает в свои сети, поет Анжела. Хочется просто промолчать, проигнорировать в надежде, что до нее дойдет, что видеть ее тут не хотят, и она уйдет. Но эта девушка не из таких. – Давай, надо выпить, расслабиться...

Я чувствую, как на плечи ложатся женские ладони, чуть сжимая, а меня будто током простреливает. И это не, мать его возбуждение, а недовольство и раздражение. Не те руки, не тот голос, и духи не те. 

– Руки, Анжела! – бросаю, не оборачиваясь и не шевелясь, только сжимая и разжимая ладони в кулаки от накатывающей злости. На себя, на нее, на Настю и вообще на всю дурацкую ситуацию, в которую я – Я! – нас поставил.

– Да брось, я бы могла помочь снять это ужасное напряжение. От тебя же буквально искрит, Сокольский, – продолжает откровенно намекать на секс. 

– Если бы я хотел снять напряжение, я бы пошел к своей невесте, но никак не к тебе, – говорю резко, а самому смеяться хочется от абсурда ситуации. Ну да, конечно, снимешь с Загорской напряжение. Это она меня в него и загнала. Кажется, еще вдох, еще движение, и я рвану к чертям.

Анжела, недовольно фыркнув, отстранилась. 

– И кого ты обманываешь, Сокольский? Нас всех или себя? – не спрашивает, утверждает, и, обходя меня, появившись в поле моего зрения и дождавшись, когда я обращу на ее персону внимание, облокачивается своей пятой точкой на перила, дергано складывая руки на груди.

Она мельтешит, а я и правда пытаюсь сообразить: и кого в итоге я обманул-то? Только если себя. 

– Ты ведь ее не любишь, – продолжает жужжать, как назойливая муха, Анжела. – Ну, она-то тебя так точно нет. Каждая улыбка фальшивая, каждый взгляд наигранный, – бросает мне с ехидной злобой. Мне кажется, эта тварь просто наслаждается тем, что ее слова бьют ровно в цель, хоть она и не понимает всего масштаба беды.

– Тогда что это? И правда, игра для родителей? – замолкает, но, не дождавшись ответа, продолжает. – Отец говорил, что Сергей Денисович очень решительно настроен тебя женить. 

Игра. Игра. Игра.

Да это… было игрой. Но теперь, по крайней мере, для меня, все поменялось.

Ты ее не любишь – звучит в голове сказанное Анжелой. А что вообще такое любовь? Страдания, мучения и боль. Вот такая она была в моей жизни когда-то очень давно. Да и вообще, можно ли влюбиться за два дня? Можно пропасть в человеке за сорок восемь часов? Если нет, то тогда я не знаю, что со мной происходит. 

– Ты права, – говорю и, поднимаясь с места, отвожу взгляд на горизонт, краем глаза отмечая, как удивленно на полуслове заткнулась Анжела. – Знаешь в чем? – достаю из кармана пачку сигарет, к которым не прикасался уже с самой столицы, чувствуя огромное желание успокоить нервы. 

– В чем же?

– В том, что она меня не любит. 

Делаю затяжку и с небывалым наслаждением выпускаю в небо струйку дыма. Пару раз, и мне вполне хватает, чтобы навести порядок в своей голове.

– А ты, значит…? 

– А я, значит, сделаю все, чтобы это исправить, – сделав последнюю затяжку, выкидываю сигарету и, убрав руки в карманы брюк, смотрю  прямо в глаза упрямой бывшей. Честно и открыто, насколько вообще это возможно. – Настя – моя будущая жена. Точка.

Я уже даже себя почти убедил. 

– Почему ты тогда не можешь это произнести?

– Что произнести? – морщусь.

– Что любишь? Почему не можешь сказать: я люблю Настю? – отталкивается от перил девушка и идет ко мне со сверкающим вызовом в темных глазах. – Вот я могу честно и открыто сказать, что я влюбилась в тебя, Сокольский. Уже давно.

Ее признание таки вылетает, вот только не торкает. Совершенно.

– Детский сад, Анжела, – качаю головой и уже собираюсь уйти, когда меня ловят за локоть тонкие женские пальчики.

– Потому что нет у тебя к ней чув...

– Потому что мои чувства – это то, – перебиваю, выдергивая руку, – о чем я не буду орать из каждого угла. Настя. Моя. Невеста. И тебе, и моей матери, и всему вашему серпентарию придется с этим смириться. 

Замираю на мгновение, буравя взглядом бывшую, и когда вижу, что мои слова дошли до нее, разворачиваюсь и ухожу, оставляя Анжелу на пирсе наедине со своими мыслями. Ей иногда так же, как и мне, очень полезно подумать.