Влюбленная в море - Барбара Картленд Страница 34

Родни знал, что, хотя с ним и не решались говорить напрямую, опасаясь вызвать его гнев, офицеры и матросы тем не менее заключали даже пари, что он не сможет завлечь на корабль таким способом ни одного туземца, даже самого хилого, увечного, бесполезного для своего племени.

И тем не менее уже в тот же день надежды Родни блестяще оправдались. Камерунцы вернулись на закате, а с ними двадцать туземцев, и сообщили, что рассчитывают привести еще столько же из большого поселения, лежавшего несколько к югу.

— Они, конечно, совсем еще зеленые ребята, — объяснял старик камерунец Родни, — но ловкие и сильные, и я сказал, что они могут положиться на ваше обещание заплатить. Им еще никогда никто не платил, — вздохнул он тоскливо. — А кое-кто из них просто хочет поплавать на корабле и поучиться морскому делу.

— Я благодарю тебя за помощь, — сказал Родни. — А мои офицеры полагали, что никто из твоих соплеменников не захочет покинуть родные берега.

Камерунец покачал головой:

— Что тут за жизнь для молодого парня! Кругом кишат испанцы, и из года в год их все прибавляется. Если мужчина много работает и позволяет себе завести нескольких коров и свиней, приходят испанцы и забирают все. То и дело они налетают на наши деревни, чтобы захватить рабов, и не только для своих кораблей, но и для рудников с той стороны канала. Наши юноши боятся, не вам они верят, ведь вы друг нашего дорогого друга сэра Френсиса Дрейка.

Не удивительно, что он доволен собой, думала Лизбет за ужином, глядя на Родни, который сидел во главе длинного полированного стола. В золотых, украшенных драгоценными камнями подсвечниках мерцали свечи. За ужином присутствовал и дон Мигуэль.

Еще на «Золотой лани» Родни выучился великодушию, с которым и обращался сейчас со своим знатным пленником. Скоро выяснилось, что молодой испанец говорит по-английски, и гораздо лучше, чем говорили по-испански Лизбет и Родни. Ему было двадцать три года, и он впервые отправился в плавание с целью осмотреть рудники, которыми владел его отец.

Он немного рассказал им об остальном грузе, который везли из Номбр-де-Диаса в Гавану первые шесть кораблей, с которыми плыл бы сейчас и дон Мигуэль, если бы не сломавшийся на его корабле руль.

— Не удивительно, что Испания ведет себя так надменно. Она владеет слишком большим богатством, — пробормотал Родни.

— Мы пытались подружиться с Англией, — сказал дон Мигуэль.

— Вы пытались руководить нами, — возразил Родни.

Испанец пожал плечами.

— Дружба между государствами похожа на брак, — сказал он. — Одно непременно должно подчиняться другому.

Родни рассмеялся.

— Ваш король мог бы подчинить себе Мэри, — сказал он, — но Елизавета — это совсем другое дело. Ни один мужчина никогда не возьмет над ней верх, как ни одна нация не возьмет верх над Англией.

— Посмотрим, — отвечал испанец, и Родни и Лизбет поняли, что он подумал об Армаде. На миг их сковал страх. За то время, пока они путешествуют, многое могло произойти в Англии. Лизбет перебирала в памяти рассказы о гигантских галионах, вдвое больших «Святой Перпетуи», которые только и ждали приказа пересечь Ла-Манш и обрушить на их родину сокрушительную мощь Испании.

Но Родни вспомнил, как Дрейк «подпалил бороду испанского короля», совершив в прошлом году дерзкую вылазку в Кадисском заливе. Испанские галионы, неповоротливые и тяжеловесные, оказались беспомощными против быстроходных маневренных кораблей Дрейка. В тот день на дно отправилось больше сотни испанских «плавучих крепостей». Армада могла казаться всему миру несокрушимой, но англичане обязательно сумеют перехитрить испанцев, где бы с ними ни встретились, решил Родни. Из вежливости он не стал высказывать свои соображения вслух.

К дону Мигуэлю невозможно было не испытывать симпатии, несмотря даже на то, что он являлся врагом. Он обладал несомненным обаянием, в котором ему не могли бы отказать в своей слепой ненависти даже те, кто видел в каждом испанце варвара и дьявола.

Лизбет настолько привыкла слышать жуткие вещи о зверствах испанцев, что сперва сторонилась дона Мигуэля, позволив предубеждению взять верх над интуицией. Но после того, как она стала видеться с ним ежедневно за столом, после того, как они несколько раз прогулялись вместе по палубе «Святой Перпетуи», — то, что им обоим нечем было заняться на корабле, вынужденно сблизило их, и быстрее, чем это могло произойти в подобных обстоятельствах естественным образом, — Лизбет начала относиться к испанцу так же, как относилась к другим молодым людям, которых встречала в Камфилде.

Просто невозможно было все время говорить о таких серьезных скучных вещах, как война и национальная непримиримость. Вместо этого, поскольку оба были молоды, они преимущественно разговаривали о жизни, о людях, о том, что интересовало их обоих.

Дон Мигуэль оказался завзятым наездником, а Лизбет ездила верхом, едва научившись ходить, и лошадей любила едва ли не больше, чем все прочее в жизни. Сперва чувствуя себя в обществе испанца скованно и настороженно, Лизбет постепенно начала с нетерпением ожидать встреч с ним.

Когда они стояли в бухте, дон Мигуэль выходил только на обед и ужин, а все остальное время не покидал своей каюты, и у его двери дежурил часовой. Но когда корабли снова вышли в море, испанец получил свободу передвижения по кораблю. Родни понимал, что отсюда ему никуда не деться.

И вот Лизбет и молодой испанец вели беседы то на испанском, то на английском, а время от времени вспоминали французский и латынь и смеялись над ошибками друг друга.

Бухта, в которой Родни осматривал груз, находилась в опасной близости к Панамскому каналу, поэтому в ней не стоило задерживаться дольше, чем на несколько дней. И, взяв на борт туземных матросов, англичане двинулись вдоль побережья, и с каждой пройденной милей находили его все более красивым.

Повсюду, на сколько хватало глаз, простирались густые леса, буйствовала тропическая флора. За время стоянки Лизбет запаслась множеством трав, которые требовались ей для лечения раненых. Матросы собирали черепашьи яйца, авокадо, кокосы, ананасы и бананы, варили и вялили вкусное черепашье мясо. И многое другое доставили на борт, отчего еда, которой питались первую часть путешествия, начала казаться кошмарным сном.

Одних только фазанов на Дарьенском побережье водилось видимо-невидимо. Они миновали порт, в котором высадился Дрейк и который он назвал Фазаньим, потому что эти прекрасные птицы встречались здесь повсюду. В памяти испанцев конечно же были еще свежи дерзкие вылазки Дрейка из Фазаньего порта, поэтому Родни не стал задерживаться здесь и прошел мимо, надеясь, что его корабли остались незамеченными.

У местных жителей англичане приобретали оленину, поросят и кур, и Родни неизменно требовал, чтобы за все было заплачено по справедливости, и в результате, когда кто-то из нового пополнения отправлялся на берег, то возвращался, как правило, с другом или даже двумя, желавшими тоже поступить на корабль.