Любовь-нелюбовь - Анхела Бесерра Страница 34

После работы она не пошла домой. Оставила сообщение на автоответчике мобильного телефона Мартина, предупредив, что вернется поздно. Перед тем как выйти на улицу, посмотрелась в зеркало, хотя очень давно этого не делала — ей было все равно, как она выглядит. Впрочем, Фьямме не нужно было прилагать особых усилий для того, чтобы выглядеть хорошо: несмотря на возраст, она всегда казалась молодой и свежей, даже когда уставала. Кожа ее была по-прежнему белой, а на щеках проступал естественный румянец. Ей никто не дал бы ее лет. Иногда, правда, Фьямма сознательно "старила" себя: надевала очки или собирала волосы в старомодный пучок. Она прибегала к таким уловкам, когда к ней на прием приходила какая-нибудь пожилая пациентка. В таком случае важно было казаться старше и серьезнее, чтобы пациентка почувствовала доверие.

Фьямма распустила волосы, и водопад черных локонов обрушился на ее плечи. Их цвет контрастировал с цветом блузки — Фьямма, как почти всегда днем, была в белом. Она очень любила этот цвет, говорила, что он единственный, в котором собраны все цвета радуги, и что он лучше всего отражает солнечный свет. В ее шкафу висело множество белоснежных льняных блузок одного и того же фасона.

Фьямма вышла на улицу, и на нее пахнуло ароматом цветущих апельсиновых деревьев. Ей показалось, что весь город пропитан этим весенним запахом. Но это было не так: просто у самой Фьяммы было весеннее настроение. Она задержалась перед витриной магазина женского белья — того самого магазина, в котором много дней назад покупала новое белье Эстрелья, — и очень удивилась, поняв, что разглядывает вещи, которые раньше никогда бы ее не заинтересовали. Она шла, улыбаясь каждому встречному.

Свернув в переулок Полумесяца, Фьямма остановилась возле киоска напротив входа в галерею, где была выставка Давида Пьедры, купила какой-то журнал и, делая вид, что читает, стала ждать.

Краем глаза она разглядела фигуру Давида в глубине галереи: он давал указания рабочему, переносившему на новое место тяжелую гипсовую скульптуру. Поняв, что он выйдет не скоро, Фьямма решила зайти в соседнее кафе — вести наблюдение оттуда было приятнее и удобнее.

Прождав почти час и выпив неимоверное количество кофе, Фьямма наконец увидела, как Давид Пьедра выходит из помещения галереи на улицу, переходит на другую сторону улицы и направляется в сторону того самого кафе, за одним из столиков которого сидела она. Давид направлялся туда не потому, что заметил Фьямму, — просто ему захотелось пить, а кафе располагалось как раз напротив галереи.

Фьямма быстро поднялась и зашагала к выходу, рассчитав так, что они неминуемо должны были столкнуться. И, когда это произошло, она с хорошо сыгранным удивлением поздоровалась с Давидом, для которого эта встреча была самым желанным подарком. Он пригласил ее за столик (тот самый, из-за которого Фьямма минуту назад поднялась) и жестом попросил сделать заказ (официант уже держал наготове блокнот и карандаш). Фьямме не пришло в голову ничего лучшего, чем попросить еще одну чашку кофе (про себя она подумала, что такое количество кофеина даром не пройдет и сегодня ночью ей не уснуть). Давид заказал мятный чай, уточнив, что его нужно приготовить "как всегда". Через пару минут официант появился с серебряным марокканским чайником и зелеными, расписанными золотым орнаментом, стеклянными стаканчиками. Фьямме очень понравился свежий запах мятных листочков и то, как официант разливал чай: высоко подняв чайник над стаканом, он лил душистый напиток сильной струей, не пролив при этом ни капли.

Наполнив один стакан, официант по собственной инициативе наполнил и второй. И угадал — Фьямма тут же отодвинула кофе и придвинула к себе стакан с чаем.

Разговор с самого начала получился оживленным. Фьямма извинилась за происшедшее накануне недоразумение. Давид уверял, что ничего страшного не случилось. Постепенно разговор свернул в новое русло — они заговорили об искусстве. Фьямма, как завороженная, слушала рассказы Давида Пьедры, а он все дальше уводил ее в волшебный мир, в котором человеческие руки превращали обыкновенную глину в необыкновенные произведения искусства. Она была ученицей, он — мастером. Он раскрывал ей тайны объема и жеста, досконально и терпеливо объяснял, какими средствами достигается каждая деталь. Рисовал на бумажной скатерти инструменты, используемые скульптором. Подчеркивал, что каждый мастер должен обязательно изготовить их для себя сам. Подробно рассказал о самшитовых палочках и искусстве полировки — раскрыл целый мир, необычайно увлекательный для Фьяммы. Она давно об этом мире мечтала, так что каждое уроненное Давидом Пьедрой зерно упало в благодатную почву. Давид был уверен, что всякий, кто хочет чему-нибудь научиться, должен начинать с глины. Это самый благодатный материал, поскольку его можно мять сколько угодно и сколько угодно можно изменять изготовленную из него форму. Он пригласил Фьямму зайти как-нибудь в его мастерскую и поработать с влажной глиной. Рассказал, как сам начал лепить. Когда он был маленьким, они жили недалеко от карьера, где добывали глину, и Давид с другом играли там в войну. Они пропадали там целыми днями, роя траншеи и заготавливая целые горы комков, которыми потом бросались. Домой мальчишки возвращались усталые, перепачканные глиной, похожие на индейцев. Давид слепил столько "снарядов", что его руки привыкли к глине и полюбили ее. И тогда он понял, что рожден стать скульптором. Все остальное сделало за него одиночество — он был единственным ребенком в семье и чувствовал, что он не один, только когда творил.

Они говорили и говорили, обменивались историями из жизни, а в это время между ними зарождалось, росло и крепло нечто, связывающее их воедино. Им нравилось одно и то же. О чем бы ни заходила речь, их взгляды во всем совпадали. Внезапно Давиду пришла идея прогуляться по индийскому кварталу. Он словно прочитал мысли Фьяммы — она как раз размышляла о том, что Давиду наверняка понравились бы полные экзотических товаров лавочки. Она это чувствовала. Ей казалось, что от него исходит запах редких благовоний, привезенных из какой-нибудь страны таинственного Востока. Фьямма с радостью приняла приглашение. Она совсем забыла о том, что она замужем. Детское возбуждение победило здравый смысл взрослого человека. Она хотела смеяться, видеть, обонять, пробовать на вкус, прикасаться, разделить с кем-то удовольствие от прогулки по рядам индийского рынка. Ей хотелось простых радостей, но пережитых не в одиночку, а вместе с близким ей по духу человеком.

Они быстро поднялись с мест, чтобы немедленно отправиться туда, куда обоих так влекло. Тем более что была пятница, а пятница в индийском квартале — это всегда что-то особенное.

На рынке они долго глазели на обезьян, прыгавших у них над головами, встретили девочку с агатовыми глазами, продававшую ожерелья из цветов для приношения богам в единственном в квартале индуистском храме. Фьямма купила ожерелье из сиреневых орхидей, и Давид осторожно надел его ей на шею. Они вошли в маленькую лавочку, заставленную фигурками индийских богов. Даже не зная, что Фьямма собирает такие фигурки, Давид выбрал ей прелестную композицию, выточенную из дерева, — бог Шива и богиня Парвати предавались любви: Парвати обхватила ногами бедра сидящего Шивы, нежно обнимая его при этом за шею. Фьямма хотела заплатить, но Давид решительно отверг все ее попытки. После того как скульптура была упакована, он взял ее и подал Фьямме, которая в порыве детской радости потянулась к Давиду, чтобы благодарно поцеловать его, не рассчитала и нечаянно коснулась губами краешка его губ. Они посмотрели друг другу в глаза, и Фьямма отстранилась — внезапно поняла, что стоять рядом с Давидом опасно: он ее волнует.