Любовь-нелюбовь - Анхела Бесерра Страница 33

Когда на каникулах Фьямма гостила у своих дере-венских кузенов, что жили в самом сердце кофейной империи, она могла часами бродить по округе, собирая причудливо изогнутые сухие ветки и сучки, очертаниями напоминающие различных животных, опавшие листья бананов. А через два месяца возвращалась домой, нагруженная трофеями, которые, однако, чаще всего сразу же отправлялись на свалку, поскольку мать приходила в ужас от этой горы мусора — чудо в них была способна увидеть только Фьямма, — а спорить с нею было бесполезно. Никто не понимал, почему Фьямма так защищает свою "вязанку хвороста", как презрительно называла ее сокровища мать.

Теплый утренний ветерок унес ее воспоминания прочь. Фьямма снова провела рукой по морщинистой поверхности старого камня. Как она мечтала когда-то укрощать камень ударами молотка и точными движениями резца! Фьямма закрыла глаза, и воспоминания вновь нахлынули на нее. Камень восхищал ее всегда, но она подавила в себе это желание: решила, что поступать на факультет искусств будет ошибкой, поскольку уже в раннем детстве она начала заниматься делом, приносящим добро другим людям: пыталась помочь матери, выслушивала ее исповеди. Так что все желания Фьяммы остались запертыми на ключ в тайных уголках души. Только страницы дневника могли бы рассказать, о чем она действительно мечтала. Сейчас по непонятной ей причине пружина прошлого распрямилась и вытолкнула наружу заветные детские желания, заставив Фьямму почувствовать, что она уже не молода. Вот она уже и грустит по прошлому, как старушка. Фьямма засмеялась своим мыслям: она — и вдруг старушка! Но тут же тень печали набежала на ее лицо — ведь жизнь-то уходит, она тратит ее на других людей. Впервые Фьямма задумалась о том, как мало прислушивается к себе самой.

В приемной ее ждала сияющая от счастья Эстрелья. Фьямма пригласила ее в кабинет, сгорая от желания узнать все подробности вчерашнего свидания. О том, что ей удавалось, Эстрелья готова была говорить без конца. Вот и сейчас она рассказала все, не упустив ни одной, даже самой интимной подробности. Не забыла ни одного вздоха, ни одного стона. Поблагодарила Фьямму за ее советы — они очень пригодились! Музыка, массаж, свежий воздух, ангелы, свечи, зелень кустов, цветы, звезды — все помогало ей в ту ночь. Впервые она поняла, что значит любить. Пока Эстрелья рассказывала, Фьямма чувствовала, как все в ней сжимается от зависти и желания. Ее мозг начал фантазировать, она воображала себе самые откровенные сцены и, воспользовавшись своим положением наставницы, начала учить Эстрелью, как сдерживать страсть, чтобы продлить удовольствие. Она учила ее тому, что ей, как женщине, хотелось бы пережить с собственным мужем, но чего она никогда не осмелилась бы ему предложить из страха, что он плохо о ней подумает.

Фьямма посоветовала помедитировать вдвоем обнаженными, перед тем как лечь в постель, — это поможет достичь большего физического единения, основанного на единении духовном. Она дала Эстрелье книгу "Наслаждение любовью" — классическое наставление в искусстве любви. Эстрелья с благодарностью и радостью приняла книгу — еще бы! Теперь у нее будет больше возможностей порадовать Анхеля и еще больше влюбить его в себя. А Фьямма уже говорила об искусстве и о музыке — о своем любимом Моцарте и о том, как музыка влияет на состояние души человека. О том, что высокие звуки наполняют человека энергией, а низкие, наоборот, успокаивают. Поведала, что Моцарт использовал самые высокие ноты в истории музыки — эйфорию, которую испытывал композитор, он вкладывал в мелодии, а они потом несли радость всем, кто их исполнял и слышал.

На свете не было ученицы прилежнее, чем Эстрелья. Она впитывала каждое слово Фьяммы и, уходя, унесла с собой все ее советы. Теперь это была другая женщина — уверенная в себе, высоко несущая голову.

Чем больше она перенимала от Фьяммы, тем больше чувствовала себя самой собой.

После Эстрельи на прием была записана пироманка Консепсьон Сьенфуэгос, элегантная и представительная женщина из высшего света, совершившая один из самых ужасных поджогов за всю историю города. Еще подростком в летнем лагере в горах она, напуганная извещением о приближающемся урагане, подожгла сухое дерево. Как раз в то время налетел сильный ветер, и за считаные секунды огонь охватил огромную территорию. Лес на горах пылал несколько недель, сгорел не один гектар. Власти так и не смогли найти виновного. С годами благодаря длительному лечению, усилиям семьи и замужеству Консепсьон избавилась от своей мании. Но в последнее время странные желания снова завладели ею. Она постоянно пребывала в состоянии нервного возбуждения, и единственным способом снять его был поджог. Она носила в сумочке целый арсенал — зажигалок и спичек, лежавших в ней, хватило бы на всех завзятых курильщиков города.

Муж Консепсьон был почетным председателем корпорации пожарных Гармендии-дель-Вьенто и даже не подозревал о проблемах жены. А Консепсьон приходила в ужас от одной мысли, что тайна может раскрыться. В предыдущий свой визит к Фьямме она, дожидаясь своей очереди в приемной, не смогла подавить в себе желания увидеть пламя. И пока толстая секретарша сплетничала с кем-то по телефону, забралась к ней под стол и подожгла ее юбку. Бедная секретарша визжала как сумасшедшая, пока бежала в ванную, чтобы под душем загасить пылавшую на ней широкую юбку. А потом, мокрая и опаленная, заявила, что с нее хватит, что она больше здесь не работает, что устала от сумасшедших, прикидывающихся святыми. И ушла, хлопнув дверью. Так что Фьямма с некоторым беспокойством ожидала следующего визита Консепсьон. Она позаботилась о том, чтобы не заставлять Консепсьон ждать — вдруг та занервничает и опять что-нибудь подожжет? Убрала все предметы, которые могут гореть: свечи, индийские палочки-благовония, лампы с ароматными маслами — все было спрятано в шкафы. В ту минуту, когда Консепсьон Сьенфуэгос открывала входную дверь, приемная Фьяммы и ее кабинет были совершенно готовы принять ее.

Фьямма была почти уверена, что причина странного поведения этой женщины — в сексуальной неудовлетворенности. Огонь был символом ее сексуальности. Жар, исходящий от пламени, был эквивалентом возбуждения. Страсть к поджигательству, проявившаяся впервые, когда Консепсьон была подростком, и потом утихшая, вспыхнула с новой силой, после того как ее муж увлекся парусным спортом, причем настолько, что плотские утехи просто перестали для него существовать. "Он променял меня на яхту", — жаловалась, рыдая, Консепсьон. Нужно было направить ее энергию в другое русло. Применить метод изменения поведения. Перед Фьяммой стояла трудная задача — она не знала ни одного случая, когда пиромана удавалось полностью отучить от поджогов. Так что справиться с проблемой Консепсьон было для нее делом чести и испытанием ее профессионализма.

Прошло несколько часов. Фьямма выслушивала различные истории. А думала только об одном: она хотела вернуться на вчерашнюю выставку. Хотела найти Давида Пьедру и извиниться за свое невежество и глупость. Но на самом деле это был лишь предлог, который она выдумала, чтобы оправдать свое желание снова увидеть человека, который — хотя она сама себе не признавалась в этом — необычайно привлекал ее. Ее неосознанно притягивало в нем то, что он был воплощением ее давней мечты. Он был скульптор, художник — а именно об этом она мечтала всем сердцем еще тогда, когда желания ее были чисты и наивны. Ее восхищала тонкая восприимчивость Давида Пьедры (на самом деле в этом заключалась общность их натур) — одним словом, ей нравилось в нем то, чем она сама обладала и что, казалось, давным-давно похоронила в себе вместе с разбитыми юношескими мечтами.