Загадки любви - Лора Брантуэйт Страница 33

— Да? А что еще тебе во мне нравится?

— Все, — серьезно ответил Брэндон.

— Ой, — пробормотала Кэндис.

Но было поздно. Дальше все покатилось, как снежный ком с горы. Только ком этот был не из мокрого холодного снега, а из чего-то горячего, мягкого, слегка влажного. Брэндон целовал ее, целовал неистово, и если прошлые поцелуи заставляли ее разум померкнуть, то эти пробуждали в ней нечто новое, дикое, необузданное.

Кэндис, забывая себя, забывая все свои терзания и надежды, отвечала на его ласки. Он срывал с нее одежду — она помогала ему с бесстыдной радостью. Он подталкивал ее к своей спальне — и она шла, и внутри нее все пело песнь предвкушения.

И если таково предвкушение, то каково же будет наслаждение?

Кэндис чудилось, что внутри нее рухнула плотина, и все, что она когда-то хотела — от мужчины, от секса, от мира, от себя — разом хлынуло... то ли из нее, то ли, напротив, в нее. В душу. В самое средоточие души.

Кэндис твердо знала, что если не отдастся Брэндону сейчас, то умрет. Что если Брэндон не возьмет ее сейчас, то она умрет. Что если она немедленно не прекратит думать, то умрет.

И вот наконец это произошло. Из самых глубин души Кэндис, из ее подсознания, из ее бессознательного вырвалась на свободу Она. И Она была страстной и естественной, как здоровый зверь, и Она жаждала, Она стремилась к своему мужчине. Она тосковала по принадлежности — и Она ее получила.

И насладилась ею сполна.

Мир померк и погрузился в блаженную, сладкую тьму.

Наверное, Кэндис заснула сразу же после того, как Брэндон разжал объятия. А проснулась рано, когда окно едва-едва, лениво и неохотно, цедило в комнату серый свет пасмурного утра.

Она лежала к Брэндону спиной, ощущала, как его дыхание теплым ветерком пробегает по волосам, щекочет ухо и шею, ощущала тяжесть его руки и жар расслабленного тела. Она чувствовала себя разбитой на тысячи осколков. Никому не под силу собрать такую головоломку. Только Бог способен сделать ее прежней, собрать ее из этих маленьких цветных крошек неправильной формы, превратить ее в то, чем она была когда-то.

До прошлой ночи.

До того, как узнала, что на самом деле происходит между мужчиной и женщиной и почему вокруг такого простого физического акта во все века столько суматохи.

До того, как узнала себя-настоящую.

Теперь пути назад нет. Можно сколько угодно притворяться кем-то другим, пай-девочкой, которая засиделась в своем радужном детстве, гламурной барышней, которой только и есть дело что до своего лоска, несостоявшейся скульпторшей... Себе солгать уже не удастся. Она видела себя-настоящую, видела, слышала, ощущала. Она была собой. Она неистовствовала в своей страсти. Она дошла с Брэндоном до конца всех дорог. Она умерла и воскресла. Кем?

Кэндис не чувствовала уже того куража, той веселой ярости, которая легко переливалась в вожделение. Значит ли это, что она теперь только тень себя-истинной?

И почему этот чертов почти-философский-вопрос самоопределения волнует ее больше, чем насущная действительность, а именно: что делать прямо сейчас? И: как же будет смеяться Глория...

Хотя кто-кто, а Глория не будет смеяться. Похоже, она прошла если не через то же самое, то через нечто подобное. Это замечательно. Значит, она, Кэндис, не одинока во Вселенной. Будет ли она теперь так же зависима от мужчины, давшего ей это, как Глория?

Впрочем, не стоит так говорить о своей гордой подруге. Поставим вопрос по-другому: так ли она влюблена в Брэндона, как Глория — в Майка?

Кэндис прислушалась к себе и с ужасом поняла, что да.

Насколько она представляла себе любовь Глории.

Приехали.

Первым ее порывом было — бежать. Бежать как можно быстрее, опрометью и не останавливаться, пока не окажется за воротами своего уютного, надежного, красивого дома.

Она одернула себя: далеко убежишь в чем мать родила? Да и... как это будет выглядеть? Надо было делать ноги еще до того, как все началось.

То есть не ехать с Глорией на ту злополучную выставку, так, получается?

Кэндис хмыкнула. Ну-ну. Когда люди научатся изменять прошлое...

Когда люди научатся изменять прошлое, мир прекратит свое существование. Наверняка найдется какой-то умник с «конструктивными предложениями» к Господу Богу по поводу первого дня Творения.

Кэндис испытывала труднопреодолимое, огромное, как небо, желание повернуться к Брэндону лицом, разбудить его поцелуем и продолжить то, что так славно началось вчера — свою новую жизнь, расцвеченную всеми цветами чувственной радуги.

Но было и еще кое-что, ма-аленькое такое желаньице: расплакаться, и убежать, и сделать все, чтобы так больше никогда не было, потому что это неправильно, слишком сильно, слишком... опасно.

Кэндис нарушила простой закон: «Делай то, чего хочется больше». Она повелась на провокацию маленького грязно-серого облачка на огромном голубом небосводе.

Впрочем, мало ли среди нас любителей брать зонтик в солнечную погоду?

Она задержала дыхание и мягко, как кошка, сняла со своего плеча руку Брэндона и выскользнула из постели. Она подумает обо всем, обязательно подумает — но только потом. А сейчас нужно собрать одежду с пола. Вот лифчик, вот трусики, а где же брюки и блузка? Неужели в коридоре?

— Кэндис... — тихонько позвал Брэндон.

Она похолодела и обернулась. Он теперь лежал на спине с закрытыми глазами.

— Кэндис, скажи мне одну вещь: кто ты?

Разговаривает во сне? Нет, не похоже...

— Спи, Брэндон, — прошептала она и поспешно натянула белье.

— Позавчера, — продолжил Брэндон, не открывая глаз, — я так испугался — мало ли что случилось, ты несколько часов не отвечала на звонки, — что поехал к тебе. Ты там не живешь, Кэндис. И никогда не жила. Консьержка знать не знает ни про какую молодую шатенку по имени Кэндис. Как, кстати, твоя фамилия?

— Брэндон, ты спи сейчас, рано еще, потом поговорим, — прошептала Кэндис непослушными губами.

— Как твоя фамилия? — тверже и настойчивей повторил Брэндон.

— Нейт. А это важно?

У Кэндис мелькнула испугавшая ее мысль: а вдруг он посмотрит ее права и уличит ее во лжи? Хотя это уже не имеет значения. Все равно все закончилось.

— Это важно. Это фамилия моей девушки, которая почему-то водит меня за нос.

Где чертовы брюки и блузка?! Невозможно вести серьезные разговоры и отстаивать свои позиции, стоя полуголой посреди чужой спальни!

— Я не твоя девушка, Брэндон.

— Что?! — Он резко сел на постели. — А кто? Агент ФБР? Только не говори, что использовала меня как прикрытие!

— Я ничего не собираюсь объяснять. Мы не подходим друг другу. И точка.