Летим в Лас-Вегас! - Белинда Джонс Страница 31

– А как называется вон то «апельсиновое пирожное»? – спрашиваю я. – Та желтенькая толстушка, которую вы кормили с руки? Видите, вон она!

– Это морская корова. Плавает она медленно. Если не класть еду ей прямо в рот, другие рыбы ее обгонят и все съедят. Она среди прочих – как весельная лодка среди моторок.

– Что-то она все время одна. У нее друзья есть? Я хочу сказать, она как-то общается с другими? – спрашиваю я, сама удивляясь тому, что беспокоюсь о рыбьих чувствах.

– Иногда кружит вокруг рыбы-дикобраза, но в общем, да, она все время одна. Что-то вроде изгоя в рыбьем царстве.

– Как грустно! – Я смотрю на одинокую смешную толстушку, и на глаза наворачиваются слезы.

Финн объясняет мне, что у тех двоих, которые плавают кругами друг за другом, очень напоминая астрологический знак Рыб, идет борьба за территорию. А у тех двоих, что словно целуются, на самом деле поединок взглядов – кто кого пересмотрит.

Я оглядываюсь, чтобы проверить, где Иззи. Ей явно не стоится на месте.

– Слушай, – говорит она как, бы невзначай, – я пойду займу столик, ладно? Снаружи, чтобы мы могли и оттуда любоваться рыбками.

Я прищуриваюсь.

– Официант?

– Что?

– Заприметила симпатичного официанта?

– Гораздо лучше! – сияет Иззи. – Только что в кафе вошел Элвис!

– Настоящий? – смеюсь я.

– Самый настоящий! Высокий, стройный – не чета тем пузатым коротышкам, что обычно косят под Элвиса, Нет, это настоящий Элвис в расцвете лет – а значит, он создан для меня!

И Иззи со всех ног мчится в кафе. Бедняга Элвис, он еще не знает, что его Присцилла уже идет по следу.

Маленький мальчик дергает Финна за рубашку.

– Это вы ныряли в аквариум? – интересуется он. Финн кивает.

– Почему умерла моя золотая рыбка? – без перехода спрашивает мальчик.

Финн переводит взгляд на его папу. Тот объясняет:

– Несколько дней она дрейфовала у самой поверхности: такое впечатление, что она была не в силах пошевелиться. А потом умерла.

– Видимо, проблемы с плавательным пузырем. Когда он поражен, рыба теряет способность плыть.

– Значит, мы ничего не могли сделать?

– Кое-что могли. Эта болезнь вызывается бактериями: вам следовало поместить рыбку в отдельный аквариум и распылить в воде антибиотик.

– А почему только одна рыбка заболела, а остальные нет? – вступает в разговор мальчик.

– У рыбок все, как у людей, – улыбается Финн. – Почему одни твои друзья заражаются гриппом, а другие нет? Так и рыбы: одни крепче других. Но теперь, если такое повторится, ты будешь знать, как спасти малыша, верно?

Мальчик радостно кивает. Поблагодарив, они удаляются; мы слышим, как мальчик говорит:

– Папа, папа, я тоже хочу здесь работать!

– И я, – признаюсь я.

Финн резко поворачивается ко мне; от смущения он покрылся красными пятнами. Тяжело иметь дело с застенчивым: при виде его мучений тебе Самой становится неловко, но, поскольку ты то не застенчива, приходится стиснуть зубы и поддерживать разговор. Естественно, я говорю первое, что приходит в голову, – лишь бы что-нибудь сказать.

– Знаешь, этот мальчик напомнил мне о двух золотых рыбках, которых мне с сестрой купили на ярмарке. Мне было семь лет, а сестре четыре. Я поставила аквариум на подоконник в спальне и часами любовалась на рыбок Рыбка Надин было оранжевой, а моя – серебристой. Однажды прихожу я из школы – а рыбка Надин плавает брюшком кверху. Надин, конечно, разрыдалась. И знаешь, что тогда сделал папа? Он сказал: «Теперь у тебя есть рыбка, а у Надин нет. Это нечестно. Надо отправить их обеих обратно в море». И с этими словами спустил их в унитаз – и живую, и мертвую.

«Молодец, Джейми. Нашла, какой историей развлечь человека, обожающего рыб!»

– А я, когда мне было десять лет, устроил у себя в комнате целый морской заповедник, – рассказывает в ответ Финн. – Мы жили на побережье: я целыми днями пропадал у моря, возвращался с полными карманами ракушек и водорослей и полными банками всякой морской мелюзги. Отца это страшно раздражало, а вот мама скоро обнаружила, что из водорослей получаются отличные маски для лица!

– Значит, твое увлечение принесло пользу близким. Держу пари, у нее до сих пор прекрасная кожа!

– Была, – грустно улыбается он. – Видишь ли… собственно говоря… мама умерла. Уже почти три года…

– О, прости! – ахаю я, инстинктивно прикрыв рот ладошкой.

– Ничего, все нормально.

– М-м.

– Может быть, пойдем перекусим? – спрашивает он. – В «Сырных лепешках» в самом деле очень вкусно кормят.