Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй Страница 28

Ее охватила злость. Все ее сочувствие к этой женщине исчезло. Теперь она ненавидела ее за прошлое, за заигрывание с сатанинской властью, ненавидела за то, что она до сих пор продолжает эту нелепую, свойственную некоторым женщинам игру в слова, так, будто она до сих пор находится на роскошной вилле Айзеншахта в Грюнвальде, а не в этой жалкой норе, полностью уничтоженная.

— Где он? — настаивала она, вдруг повернувшись к подростку, который, без сомнения, был единственным сыном Мариетты и Курта и теперь стал рядом с матерью, словно той угрожала опасность.

Мариетта откинула голову и разразилась чахоточным кашлем и дребезжащим смехом, от которого у Ксении похолодела спина.

— У русских, — закричала она, будто выплевывая слова. — У большевиков, которые теперь мстят нам. Они считают его преступником, графиня Осолина! Вот теперь кто он, Макс! Преступник в лапах этих палачей, которые пришли на нашу прекрасную землю! Которые нас насилуют и убивают! Которые ничем не отличаются от нацистов, оказавшихся вне закона перед лицом всего мира! И это после того, как он чудом выжил в Заксенхаузене! А теперь вон отсюда! Я не могу больше выносить вашего вида! Вы сеете несчастье везде, где только появляетесь!

Мариетта приподнялась. Задравшаяся рубашка позволяла видеть увядшую кожу, рахитичные, тонкие, словно лианы, руки и исхудавшие бедра. Ее грязные, тронутые сединой волосы прилипли ко лбу. Ксения почувствовала горький запах пота и несвежего дыхания. Она не двигалась, глядя, как Мариетта машет кулаками перед ее лицом. Сестра Макса словно сошла с ума, превратилась в существо не от мира сего. Страх может привести к безумию. Ксения, смутившись, стала догадываться, что случилось с Мариеттой, но ей было все равно. Важен был только Макс. Только он, он один.

— Уходите! — крикнул Аксель, хватая мать за запястья, чтобы помешать ей броситься на Ксению. — Посмотрите, в каком она состоянии. Она больна, серьезно больна. Если вы останетесь, она вцепится в вас.

Он боролся с матерью, которая вдруг показала недюжинную силу. Ксения повернулась к незнакомке, которая сидела не двигаясь с тех пор, как она вошла в комнату, и схватила ее за руку.

— Где Макс фон Пассау? — крикнула она, встряхивая ее руку.

У девушки были большие голубые глаза и тонкие бледные губы. Она была страшно худая. Никогда Ксения не испытывала такого бешенства в отношении слабого человека. Она почувствовала, что способна ударить.

— Мариетта сказала правду, — ответила немка напряженным голосом. — Он был арестован русским патрулем несколько дней назад. Нам сказали, что его снова водворили в Заксенхаузен… Хорошо, хоть не отправили в Сибирь.

Это был самый худший кошмар Ксении Федоровны, ее тайный страх, одна из этих интимных фобий, которые каждый старается держать при себе, а их источник часто следует искать в детстве.

Как только она узнала, что Макс находится в юрисдикции советской военной администрации, красное марево встало перед ее глазами. Опять эти люди! Из-за них она потеряла отца, осталась раздетой и разутой, а тело ее матери было брошено в море. Из-за них произошло душевное опустошение дяди Саши, чему она стала свидетелем. Они лишили ее дома и родины. Она познала холод и голод, но научилась защищать своих близких с яростью обреченного. Из-за них, закаленная борьбой и изгнанием, Ксения Федоровна стала суровой и одинокой женщиной, всегда готовой идти против течения. Макс фон Пассау был единственным человеком, которому удалось разбить воздвигнутые ею барьеры, распознав ее великодушную и страстную душу, которая скрывалась за этими барьерами. Он помог ей увидеть себя другой. Благодаря ему Ксения узнала забытый вкус нежности, она смогла полюбить, стала любимой.

Советские русские пугали ее. Несмотря на то, что она считала свой страх всего лишь женской слабостью, Ксения должна была признать, что она боялась. Особенно после заявления Сталина о том, что все советские граждане должны быть возвращены в Советский Союз. Сказанное вроде бы не касалось послереволюционных эмигрантов, но и их всякими путями пытались убедить вернуться на родину. В свое время в эту ловушку чуть было не попал дядя Саша. Ксения не питала иллюзий: репатрианты, которые с легким сердцем возвращались на свою так горячо любимую землю, чаще всего заканчивали в ГУЛАГе. К тому же не было никаких гарантий, что того или иного не смогут депортировать в СССР насильно. Похищения людей стали в Берлине чуть ли обыденным явлением. Немецкие ученые и инженеры, в особенности занимающиеся исследованиями в области атомной энергии, стали лакомой добычей для советских спецслужб.

Красный флаг с серпом и молотом хлопал, раздуваемый ветром на фронтоне реквизированного особняка. Резиденция советской военной администрации в Германии располагалась в Карлсхорсте, в квартале Лихтенберг, в восточной части города. Место было выбрано не случайно. Когда-то здесь находился немецкий штаб, в котором было подписано соглашение о безоговорочной капитуляции, это случилось в ночь на 8 мая. Располагаясь именно в этом месте, русские хотели подчеркнуть, что те невероятные человеческие, часто ненужные, как злословили некоторые, жертвы, ценой которых была достигнута победа, были не напрасны.

Строгое здание из серого камня, окруженное сломанными деревьями, возвышалось в конце аллеи. Два солдата с надвинутыми на лоб пилотками, в застегнутых наглухо гимнастерках охраняли парадный вход. Ксения старалась успокоиться. Разве ее не защищали французские имя, паспорт и мундир? Но страх был непреодолим. Это совсем не напоминало почти ежедневные контакты с русскими во время рабочих совещаний, где присутствовало множество похожих друг на друга переводчиков, или во время «чаепитий» на контрольном совете с икрой и разливанным морем водки. Она не стала спрашивать разрешения у начальства посетить русский сектор, боясь получить отказ или, что еще хуже, быть откомандированной обратно во Францию. Как всегда, Ксения Федоровна сама поставила себя в ситуацию, когда приходилось столкнуться лицом к лицу с врагом. «Как ты смешна! — говорила она себе. — Не станут же они провоцировать дипломатический скандал из-за лейтенанта Ксении Водвуайе?» Она не представляла для них никакой ценности, но разве можно быть до конца уверенной? Непредсказуемый славянский характер, отягченный коммунистической моралью, которой она больше всего опасалась, как чумы. Она пришла поговорить с русскими о немце, узнике одного из нацистских концлагерей, что не помешало им вернуть его в тот же лагерь. Она пришла потребовать его освобождения. Это было чистое безумие! Они никогда не станут ее слушать, а даже если выслушают, то что попросят взамен? Ксения вскинула подбородок. Она знала, что ее поступок может иметь драматические последствия, но ради Макса она не отступит ни перед чем.

Кабинет, стены которого были обшиты деревянными панелями, пах мастикой. Яркая люстра освещала помещение. На консоли стоял бюст маршала Жукова. Она видела этого человека на приемах, находя некий шик в его манере носить кавалерийские штаны из светлой кожи и доставать на людях золотой портсигар. Так как выбора все равно не было, она, глубоко вздохнув, обратилась к секретарю, стараясь говорить по-русски с французским акцентом, делая вид, что с трудом подыскивает слова. Кроме маскировки, это должно было послужить дополнительным стимулом для молодого офицера прийти ей на помощь. Улыбнувшись в ответ на ее просьбу, секретарь попросил ее подождать в приемной несколько минут. Ох уж эти минуты, какими они показались долгими! У нее пересохло в горле, ладони стали мокрыми. Что бы она сейчас не дала за стакан воды! «Может, лучше водки?» — сказала она себе, скорчив насмешливую гримасу. Стекла в окнах звенели при резких порывах ветра. Испугавшись, она принялась ходить взад-вперед.