Женить чудовище - Елена Трифоненко Страница 25

– Мне не нравится твой взгляд, – признается Мила и чуть ежится.

Я решаю начать издалека:

– Слушай, а на что ты готова ради семейного счастья?

***

Мила из нас – трех подруг – самая невезучая: у нее ни разу не было длительных отношений. Самый долгий ее роман протянул шесть недель, и то, потому что ее новый парень половину времени провел в командировках. Остальные бойфренды сбегали от Милы примерно через три-четыре недели совместной жизни.

Соня считает, что причина этого – цыганский сглаз. Мама Милы как-то проговорилась, что, будучи беременной, поцапалась на рынке с цыганкой. Та была старая и злая, напророчила Миле всяких гадостей. Соня, когда услышала эту историю, аж запрыгала. «Вот! – кричала она, размахивая Пашкой. – Вот оно! А я говорила вам, девочки, а вы меня не слушали…»

Мила, которая раньше, как и я, не верила ни в какую магию, вдруг прониклась. Под Сониным давлением, она даже съездила к найденной по объявлению знахарке, в глухую станицу. Там с Милы сняли разом и проклятье, и порчу, и венец безбрачия. Разумеется, не бесплатно.

Старая знахарка заставляла Милу прыгать через костер, а сама в это время тыкала иголками в куколку из воска. Но, видимо, без энтузиазма тыкала, потому что не помогло. Мужики продолжили исчезать с Милкиных радаров как ни в чем не бывало. А ведь она вовсю старалась их удержать: и воду заговоренную им в чай подливала, и имена их на перекрестках в полночь выкрикивала.

Спустя полгода после визита к знахарке к магии Мила все же охладела. Я радовалась как ребенок: тяжело иметь двух чокнутых подружек сразу, а так у меня только Сонька осталась с верой в сглазы и порчу. Правда, Соня способна вынести мозг за двоих. Она мне пару раз такие истерики устраивала, когда я ее Машку хвалила (читай, сглаживала), что страшно вспомнить.

А ухажеры, я считаю, разбегаются от Милы отнюдь не из-за проклятий. Мила у нас человек импульсивный и экзальтированный, эмоции из нее несутся потоком. Мужчины этот поток просто не выдерживают: их смывает, расшвыривает в разные стороны, как щепки. Чтобы хоть кто-то удержался рядом, Миле надо держать себя в руках. И об этом я ей уже тысячу раз говорила.

После разочарования в магии Мила некоторое время личностно росла (на тренингах) – вырабатывала сдержанность. Но потом она стала ходить на консультации к одному известному в нашем городе психологу, и он заявил ей, что эмоциональность – это наследственное, коррекции не поддающееся. Теперь Мила ничего с собой не делает. Она просто ждет, что однажды к ее берегу прибьет мужчину с крепкой нервной системой.

А может, Кузнецов ей как раз и подойдет – чем черт не шутит? Но даже если нет, ничего страшного. Пусть моя подруга хорошо проведет время, лишний раз поужинает в ресторане, пофлиртует. Это полезно.

Засучив рукава, я принимаюсь за Милино перевоплощение. Первым делом, я велю ей обстричь ногти, стереть с них яркий лак. Мила плачет навзрыд, но выполняет. Потом мы выходим во двор, и я заставляю Милу висеть на турнике. Нам нужны мозоли! У девушки, живущей в станице полно работы в огороде, а значит есть и мозоли.

Мила стонет, костерит меня на чем свет стоит, но за турник держится крепко: видно, что замуж ей все-таки хочется

Кожа у Милы нежная, так что волдыри на ее ладонях надуваются минут за пятнадцать. Довольные мы возвращаемся домой. Там я сразу веду Милу на кухню, вручаю ей свеклу:

– Три на терке.

– Будем делать салат? – не понимает она. – Сейчас?

– Это чтобы руки были в пятнах. – Я вытаскиваю из холодильника еще и пакет с картошкой. – А ее вот просто поковыряй немного ногтями, чтобы земля под них забилась.

Миле становится нехорошо, приходится дать ей водички. Для мотивации я еще раз показываю ей фото Кузнецова. Особенно бодряще на нее действуют те, где он с голым торсом.

Пока Мила скребет ногтями картоху, я заплетаю ее волосы в косу. Потом мы подбираем ей одежду. Выбираем из моей. У самой Милы дома только брендовые шмотки, так что их мы сразу вычеркиваем.

Мила лишь немного шире меня в бедрах, так что большинство моих вещей ей в пору. Спустя несколько примерок я останавливаюсь на свободном синем сарафане. Он старенький, немодный, просто идеальный. Дабы дополнить получившийся образ, я одалживаю у одной из соседок цветастую шаль, накидываю ее на Милины плечи.

– Ну как?

Мила смотрит в зеркало с ужасом:

– Таня, ты уверена, что я должна идти в ресторан в таком виде?

– Уверена!

– А если кто из знакомых увидит?

– Делай вид, что они обознались. Мой заказчик должен думать, что ты не местная.

– Хорошо, – кивает Мила.

Я в этот момент бросаю взгляд на ее стопы.

– О господи! Про ноги-то забыли!

– А что с ними? – не понимает Мила

– Слишком ухоженные.

Я быстро стираю лак с ногтей на ее ногах, а потом снова веду Милу во двор. Дети на площадке смотрят на нас с интересом, потому что я заставляю Милу ходить босиком, а она опять ревет.

– Это последний штрих! – заверяю я. – Больше тебе ничего не придется делать.

Мы четыре раза обходим детскую площадку, минут десять топчемся в песочнице. А потом я замечаю неподалеку вчерашнюю бабулю – ту, что Сонькиных детей в кружок записала. Она идет по дорожке, размахивая сумкой. Я хватаю Милу под руку и тяну к подъезду:

– Все, достаточно.

Мила вдруг начинает упираться:

– А мне кажется, нет. Надо еще походить.

– Доверься профессионалу: тебе точно хватит!

Я все-таки успеваю затащить Милу в подъезд до того, как бабуля нас замечает. Перевожу дух: в кои-то веки повезло.

Когда мы поднимаемся в квартиру, Мила пытается прорваться в ванную, чтобы вымыть ноги. Я заслоняю дверь грудью:

– Не надо.

– Но почему? – кричит она, воздев мозолистые руки в пятнах к потолку. – Почему?

– У тебя пятки как у младенца. Мой заказчик сразу тебя раскусит, если ты пойдешь к нему на свидание с чистыми ногами.

– Я из-за тебя сейчас вся чесаться начну, – грозит Мила.

– Чешись! Хорошие манеры нам ни к чему.

Несколько минут она обиженно сопит, но после чашки чая с конфетами смиряется с судьбой.

На встречу с Кузнецовым я отправляю ее на такси (за мой счет). Перед тем, как она садится в машину, напоминаю:

– Ты из станицы. Из Динской. Любишь выращивать цветы и варить варенье. О Василии ничего не слышала.

– А шаль можно снять? – жалобно просит Мила. – Жарко же.

Я делаю грозное лицо:

– Не вздумай. У этого сарафана слишком глубокий вырез, а моему заказчику нужна девушка скромная.

Мила закатывает глаза: