После эпилога - Анна Котляревская Страница 16

– Даже слишком, – она кокетливо качает головой.

Мне это нравится.

– Я уже сформировался во всех смыслах и понимаю, что вообще зря так парился. Люблю обе страны и еще с десяток, – улыбаюсь. – Я ощущаю себя комфортно везде, так что всё это в прошлом.

Взгляд Ани опускается на мою ладонь. Её пальчики нежно выводят невидимые линии поверх моих линий жизни.

– Я очень рада за тебя, Лука, – шепчет. – Даже завидую, знаешь… – признаётся. – То есть мне бы тоже хотелось вот так…

– Родиться кавказским мальчиком? – отшучиваюсь, чтобы не дать ей погрузиться в собственные переживания.

– Не-ет! – девушка смеётся и легонько пихает меня в плечо.

– Ань, – ищу её взгляд и нахожу. – Мы с рождения на пути трансформаций. И не вынужденных, а естественных. То есть некоторые вещи просто приходят в нашу жизнь и… остаются в ней.

Она такая молодая, у неё ещё всё впереди. Я не хочу говорить эту избитую фразу, словно старикан познавший жизнь. Но я надеюсь, что она поймёт это и сама на примере моего жизненного пути.

– Верно, – тихо шепчет в ответ. – Можно спрошу… Было что-то в том первом фильме для родителей, что зацепило тебя больше всего?

Девушка подкладывает ладони под щеки и упирается локтями в подлокотник. Её глаза искрятся и на это сложно не засматриваться.

– Было, – киваю. – История. И её путь. То как она рождается на твоих глазах и заканчивается. Меня поразило это ощущение. Как много всего может быть даже в самом простом сюжете.

Аня вздыхает. И её дыхание касается меня.

Словил. Позволил себе вдохнуть.

– Мне тоже нравятся истории. Ты создаёшь их для таких, как я. Спасибо!

Губы Ани пахнут миндальным чизкейком. Я бы сейчас съел самый большой кусок. Поэтому изо всех сил стараюсь смотреть ей в глаза.

– Людям не нужно слишком много правды, – делюсь известной фразой из мира киноискусства. – Но как по мне это совершенно не преуменьшает значимости выдуманных сюжетов, – говорю с полной уверенностью. – Потому что истории приходят тогда, когда жизнь больше не справляется.

Девушка приоткрывает свои манящие губы.

– Лука Тавади, это очень хорошо звучит, – она опускает руки. – Поэтично, но и правдиво.

Аня начинает разминать свои коленки и делится мыслями:

– Думала, ты скажешь, что в киноискусстве больше прагматизма, чем кажется…

– Так и есть, – не отрицаю. – Это основная часть моей работы, но об этом уже менее интересно слушать.

Красавица вытягивает ноги и я понимаю, что они затекли. Я поднимаю подлокотник.

– Иди сюда, – и не дожидаясь ответа, я приподнимаю её ножки, чтобы положить на себя.

Аня охает. Я подсаживаю её ближе к себе и почти чувствую, как она вдыхает воздух, скопившийся вокруг нас. Со всеми этими искрами и вспышками. Я мягко разминаю её ноги в джинсах, рассматривая как туманится её взгляд.

Блять, Тавади.

Она так близко. Ещё ближе.

– Так лучше? – тихо интересуюсь, обволакивая её губы дыханием.

– Намного… – хрипло отвечает.

Блять.

– Расскажи… расскажи об этой части работы – прагматичной… – Аня запинается.

Пытается остановить это безумное притяжение между нами, потому что и сама его ощущает.

– Ничего особенного, – выбираю краткое содержание. – Я как холодный душ для писателей и сценаристов. Кто-то же должен вразумлять их творческие порывы.

Я поглаживаю её длинные ножки и теряю голову. Аня очень красивая. Такие чувственные очертания губ. Тающий взгляд из-под густых ресниц. И это чертовски сексуальное боб-каре. Я хочу снова обхватить её затылок, а дальше…

Блять, она меня убьёт.

– Мне бы сейчас не помешал холодный душ, – шепчет девушка.

Я сжимаю её ногу выше колена от этого признания.

– А-аня… – вздыхаю с рыком, опустив голову.

Но разве это помогает? Она в моей толстовке и я это вижу. Вся в моём запахе. В моих объятиях. Пылающая такая…

– Что, Лука?

Пиздец. Всё сразу, Ань.

– Я столько всего хочу сделать, – да к черту, ловлю её взгляд. – Ты будешь предельно возмущена…