Реквием по любви - Людмила Сладкова Страница 15

— Ну, да. Как я мог забыть классуху то нашу. Сколько же нам тогда было?

— Двенадцать, — Борзый, последовав примеру друга, расслабился в кресле, закинув руки за голову, — И столько же часов я простоял в углу за тот случай.

— Зацепила она тебя, да? — прозвучал в тишине вопрос Соколовского.

Дмитрий вмиг серьезным стал. Даже желваки на лице заходили от напряжения.

— До одури! До сих пор трясет…

— Заметно.

— Не х*р ухмыляться, Соколик. Я тут вообще-то душу изливаю.

— И вовсе я не ухмыляюсь. Просто пытаюсь представить, какой ущерб нанесен твоему эго…

— Понять не могу, что в ней такого? Вот, просвети меня. Обычная, ведь. Невзрачная, серая…

— Рыжая…

— Забитая, — продолжил Похомов, явно недовольный тем, что Пашка его перебивает, — Зашуганная. Боится каждого шороха…

— Зато, искренняя. Живая. Лгать не умеет…

— Но, не выходит у меня из головы, и все тут, — проигнорировал реплики друга Борзый. — Хоть башкой об стену долбись, честное слово!

Мысли, в мгновение ока, перенесли Дмитрия на несколько часов назад. В тесную квартирку, где на него своими бездонными глазами взирала рыжеволосая девушка, облаченная в одно лишь полотенце. Кровь закипела в венах и, повинуясь инстинкту, устремилась к области паха.

— Черт! — ругнулся он сквозь зубы, подавляя в себе внезапно вспыхнувшее желание.

— И что делать будешь?

— Кто ж его знает…Для начала, дам ей недельку форы. Сам за это время дела кое-какие разгребу, а то из рук все валится. А потом, займусь Лизой вплотную.

Пашка искренне удивился:

— Зачем?

— Туго соображаешь, дружище. Завязывай-ка с бухлом, пока не поздно. 

— Можно же было просто ответить, лекарь х*ров. 

— Я хочу эту девочку. И она станет моей! 

— Да что ж, ты Борзый, как бульдозер! Прешь напролом…Так нельзя. Только не с Лизой… 

— Слушай сюда, Паша, — непонятно из-за чего рассвирепел Дмитрий, — Если мне понравиться чья-то ж**а, то не пройдет и двух часов, как ее обладательница будет искусно скакать на моем чл*не! А Лиза…Проблема в том, что Лиза нравиться вся. От макушки, до кончиков пальцев. И я из последних сил сдерживаюсь, чтобы не наброситься на нее. 

— Похомов, ты рехнулся? Угомонись уже. Эту девушку нужно просто оставить в покое. Я про Лизу сейчас говорю. 

Дмитрий упрямо замотал головой: 

— Нет. Билет в мою постель ей был прописан, едва она появилась в клубе. 

Мужчина, ворвавшийся в кабинет без предупреждения, заставил Борзого вскочить на ноги. Каким таким ветром могло занести сюда самого Зарутского? Пашка, и тот с приоткрытым ртом застыл. 

— Ты бы секретаршу сменил, птенчик, — просипел тот прокуренным, севшим голосом, — Слишком уж неубедительно она мямлит о том, что Дмитрий Аркадиевич занят. 

Похомов со всех сил боролся за внутреннее самообладание, но неприязнь к этому человеку брала верх над разумом. Злейший враг его отца, и Алексея Гордеева собственной персоной. 

— Ты, Макар, часом дверь не перепутал? Кабинет отца этажом ниже. 

— За дурака то меня не держи. Думаешь, не знаю, что его нет в городе на данный момент. К тому же, с Аркадием поговорить всегда успеется. А вот с тобой, щенок, я побеседую прямо сейчас! 

Дмитрий до боли сжал челюсти, да поскорее руки на груди скрестил, чтобы не разбить ему морду в приступе ярости. 

— Оставь этот дешевый понт для шестерок своих. Выметайся, давай отсюда, да поскорее. Не о чем нам разговаривать! 

— Тебе придется, иначе… 

— Что, иначе? — вспылил Дмитрий, угрожающе надвигаясь на противника, — И меня, под шумок, в турецкий бордель продашь? 

— Как же я это обожаю, — Зарутский демонстративно прислонился спиной к стене, — Все обо всем знают, а доказать не могут. Ни с чем несравнимый кайф. Но, сейчас не об этом…Как же Аркадию удалось тендер выиграть? Не твоих ли рук дело? 

Дмитрий хищно оскалился: 

— Тоже обожаю, когда всем все без слов понятно, а доказательств то нет. 

— Они будут, поверь, — с ненавистью прищурился мужчина, — Всего лишь вопрос времени. Но, если мои подозрения все же подтвердятся, ты пожалеешь, что появился на свет! 

— Надоели мне твои пустые угрозы, Макар, — передернул затекшими плечами Похомов, — Вот когда нароешь на меня компромат, тогда и поговорим. 

— Вряд ли ты сможешь разговаривать, если я хоть что-то на тебя нарою. 

— Громче всех всегда лают дворняжки, — смерил собеседника испепеляющим взглядом, — Молчаливость и выдержка — признак породы. В твои годы следовало бы это уже знать.