В Калифорнии морозов не бывает - Ирина Волчок Страница 15

— Понятия не имею, — сказала она равнодушно. — Там внутри какая-то картинка, кажется, есть. На ней ведь должно быть написано, правда? Посмотреть?

Конечно, я обозлился ещё больше. Да любая бы тут же сказала, что из Японии, и кто привёз, и сколько стоило… А она, видите ли, понятия не имеет. Она, видите ли, вообще из такого круга, где уже можно не иметь понятия, из Японии это или вообще с Луны упало. Я вот таких всю жизнь терпеть не мог. Которые понятия не имеют, что почём и откуда что берётся. «Посмотреть?» Ишь ты, ещё и язвит.

— Ах, что вы, что вы, — сказал я шутовским голосом. — Как можно, как можно… Не извольте беспокоиться! Я сам посмотрю.

Вскочил и пошёл к шкафу. Во-первых, потому, что обозлился. Но ведь я действительно должен был убедиться, что её куртка — из Японии! Точно такая же, как у Лилии! Или — убедиться, что не такая.

Если честно, наплевать мне было, такая или не такая. Это я сам себе повод придумал. Чтобы потрогать её куртку руками. Фетишист чёртов. Но ведь Марк трогал! Они там, в своём кругу, все как-то проще к этому относятся. Верхнюю одежду снимают, подают. При встрече иногда даже целуются и обнимаются, совсем чужие. Хотя какие чужие, всё-таки свой круг. Вот я и обозлился.

Я пошёл к шкафу, а они за моей спиной опять заговорили друг с другом, и Марк противно захихикал в нос. Он умеет очень противно хихикать в нос. Но я не оглянулся. Я спокойно дошёл до шкафа, не оглядываясь. Открыл дверцу, на внутренней стороне у дверцы зеркало было, вот в это зеркало я посмотрел на них — смотрят они на меня или не смотрят. Нет, они не смотрели. Они опять смотрели друг на друга и разговаривали о чём-то своём. Я даже сумел разобрать, что Марк спросил, почему она не хочет в Сочи. Она что-то ответила, совсем тихо, я не разобрал. Марк опять противно захихикал в нос и сказал, что она деревенская дурочка. Она что-то ответила, опять очень тихо. И тогда Марк заржал во всю глотку, как всегда. В общем, они говорили не про меня, и смеялись не надо мной. Я думал, что успокоюсь, но разозлился ещё больше. Даже не знаю, почему я тогда всё время злился. Наверное, потому, что они оба вели себя так, как будто ничего особенного не происходит. Как будто не видели, что я веду себя, как сумасшедший.

Я посмотрел на её куртку в шкафу. Точно такая же, как у Лилии. Только рукава завернуты так, что получились белые меховые манжеты. И из одного кармана торчат перчатки, тоже белые. Лилия в карманы своей куртки никогда ничего не клала, чтобы не деформировались. В общем, я стоял перед открытым шкафом, как дурак, и не знал, что дальше делать. Потом зачем-то снял «плечики» с её курткой и стал рассматривать этикетку под капюшоном, с внутренней стороны. Наверное, она была такая же, как на куртке Лилии. Правда, я ту не рассматривал. Да и эту мне рассматривать незачем было, всё равно я ничего не понял, там не по-русски было написано. Я зачем-то сунулся в этикетку почти носом, как будто от этого смог бы что-нибудь понять. От куртки пахло незнакомыми духами. Или не духами, а пряностями. Но тоже незнакомыми. Или, может быть, цветами, но это вряд ли. Если только сухими. Хотя я не знаю, как пахнут сухие цветы, не понимаю, с чего такое в голову пришло.

Рядом с её курткой висела куртка Марка. А потом уже — моё пальто. Я снял своё пальто и повесил его рядом с её курткой. А куртку Марка отодвинул в угол. Вёл себя, как настоящий сумасшедший. Потом посмотрел в зеркало на внутренней дверце шкафа. Они на меня не смотрели, сидели и разговаривали между собой. И Марк противно хихикал в нос не надо мной, а просто так, по привычке. Я закрыл шкаф и вернулся за свой стол. И стал смотреть на её профиль. И слушать, как они между собой разговаривают. Совсем не помню, о чём они разговаривали. Думал всё время: улыбается она или не улыбается?

Потом Марк обернулся ко мне и сказал:

— Придётся тебе в Сочи ехать. Эта сельская девушка не хочет. Некогда ей, видите ли! Коровы не доены, сено не кошено, куры не кормлены!

Я думал, что она обидится. У Марка иногда шутки совсем неуместные. Она сказала:

— Не утрируйте. Я сказала, что дети не пороты. Это грубое нарушение дисциплины. А всё остальное может подождать. А в командировку я сейчас поехать не могу, правда не могу. Потом — куда угодно, хоть бы и в Сочи, но лучше бы, если бы поближе куда-нибудь. И посевернее. А стажировку я в июне отработаю, честное слово. И за эту неделю что-нибудь сделать успею. Я смогу каждый день забегать, только ненадолго, на пару часов. Письма, ответы, проверки, обзвоны — у вас же наверняка завалы накопились, правда? Два часа каждый день — да я вам за неделю столько порядка наведу, что вы до июня его не сумеете разрушить! И мелочи какой-нибудь понапишу, наверняка опять мелочи не хватает?

— Ладно, — сказал Марк. — Убедила. Тогда завтра обязательно приходи. К завтраму я тебе всё подготовлю. Только тебе в одиночестве придётся наши завалы разгребать. У меня завтра редколлегия, а живой классик в Сочи уедет.

— Нет, я завтра ехать не могу. У меня… мама плохо себя чувствует, не хотелось бы её одну оставлять. Может, через недельку смогу.

Это я сказал. Это я отказался от командировки в Сочи. Раз и навсегда. Потому что кто же будет ждать, когда я смогу поехать в Сочи? Да эту командировку любой из наших с руками оторвёт. Да я уверен, что из-за этой командировки и так уже драка была. А я только что отказался.

— Правда? — Марк, кажется, удивился. Подумал и сказал: — Нет, ну если мама — тогда понятно. А я ведь тоже поехать не смогу. Ну, ладно, что-нибудь придумаем.

— Я вас очень подвела? — тихо спросила она. Без всякого чувства вины, просто с интересом.

— От тебя вообще одни неприятности, — весело ответил Марк. — Пойдём уже к главному, что ли. Он тебя со вчерашнего дня ждёт. Сама с ним будешь объясняться. Как хочешь, так и объясняйся.

— Никак не хочу, — равнодушно сказала она. И тут же поднялась и пошла к двери.

Марк вскочил и поспешил за ней.

Я остался на месте. Сидел и думал, что вот же, собирался уходить. Ещё полчаса назад надо было уходить, мне в издательство сегодня следовало зайти. И ещё думал, что зря я отбрехался болезнью мамы. Плохая примета. Надо бы ей прямо сейчас позвонить, поговорить просто так. Спросить, не надо ли за чем-нибудь в магазин зайти. А лучше бы — прямо сейчас встать и уйти. Погулять по морозу, подышать свежим воздухом. Голову проветрить.

Вот так я думал.

Но сидел. Никуда не шёл, никому не звонил. Ждал чего-то.

Я ещё не понимал, что уже дождался…

* * *

Александра уложила прочитанную часть вёрстки на журнальный столик, а папку с непрочитанной частью бросила на другой конец дивана, и даже немножко ногой её оттолкнула. Надо же, что ей подсунули… Нет, сама виновата — надо было смотреть, что хватаешь. Хотя если бы и посмотрела, всё равно вряд ли что-нибудь поняла бы. Ну, мужик, ну, зануда, ну, имя незнакомое. Всё равно когда-нибудь пришлось бы читать. Вёрстка-то уже готова, да и руководящие указания Юлии Сергеевны были адресованы не кому-нибудь, а ей, Александре. Прямо какой-то злой рок. Это, наверное, расплата за то, что её работа так долго и так безоговорочно ей нравилась. Да нет, что это она о работе в прошедшем времени? И сейчас нравится, и даже очень сильно, и даже безоговорочно… почти.