Куда он денется с подводной лодки - Наталья Труш Страница 12

Когда сквозь телевизионный «снег» на мутном экране проступили силуэты людей, Баринов удовлетворенно потер руки. Потом оделся потеплее и полез на крышу – поправлять антенну.

Вечер этого дня у него получился домашним, телевизионным. Был он таким тихим и умиротворенным, что Баринов наконец ощутил покой в душе. От протопленной печи тянуло жаром, за железной заслонкой в чугунке дозревала душистая картошка – «картопля», как говорила его деревенская бабка. Этого второго «хлеба» Баринову досталось целое поле от прежней хозяйки.

Так в его жизнь вошли эта дача, картошка, осень, последние проблески холодного солнца, дым из трубы, вымокающие на болоте грибы...

И еще – эта задница в окне. Целую неделю – одна и та же задница. «Она хоть ест?» – подумал Баринов про себя, в очередной раз критически посмотрев на тетку.

Она как будто услышала его, выпрямилась, воткнула в землю какую-то крошечную, несерьезную лопатку, подняла ведро и пошла в дом. «Видать, тоже картошку копает», – со знанием дела подумал Баринов. Издалека ему не очень-то было видно, что за урожай у соседки.

Спроси, зачем он купил эту дачу, он и ответить толком не смог бы. «Взбрело» – так сказала бы за него его покойная бабка. А он чувствовал, что надо ему уединиться, побыть в обнимку с природой, чтоб не мешал никто, не лез с нравоучениями, не обзывал «неудачником» и того хуже – «бездельником». Ну и до кучи – «кобелем». Хотя в последнем Баринов ничего страшного не усматривал. Ну, кобель! Это, между прочим, тоже кое-что говорит о мужике. Но это так, шуточки. На самом-то деле хотелось обдумать все, что с ним произошло.

Служба, которая была смыслом всей его жизни, закончилась так внезапно, что он не успел даже осознать, как это произошло и он вдруг, в один момент, стал сухопутным гражданином со всеми вытекающими – «неудачником» и «бездельником». И не в счет шло то обстоятельство, что до этого много лет он же был добытчиком, кормильцем и главным поставщиком материальных благ в семью.

* * *

Илья Александрович Баринов, разменяв пятый десяток, пытался начать жизнь заново. Вот он, реальный сороковник. Кто говорит, средний возраст с его обязательным кризисом, а если пристально посмотреть, то далеко-о-о за середину, так как по статистике российские мужики в шестьдесят три отправляются в мир иной. Это если еще ничем страшным не болеют.

Нет, туда Баринов, конечно, не спешил, но вот то, что у него в жизни что-то сломалось, – точно. Причем как посмотреть: с одной стороны – жизнь кончилась, с другой – началась. И второе ему, с его огромным желанием жить, нравилось куда больше.

Больше всего его во всем случившемся удивляла жена. Алла Константиновна не плакала, не заламывала руки, не умоляла супруга остаться с ней, а самое главное – с детьми, один из которых был беспомощным из-за родовой травмы. И хоть общими усилиями Бариновы подняли Алешку на ноги, он и в двадцать лет требовал постоянного внимания родителей. Если бы не он, Баринов давно распрощался бы с Аллой Константиновной. Не было любви между ними. То, что много лет назад за любовь приняли, было с его стороны страстью, с ее – выпендрежем перед подружками. Выйти замуж за курсанта-подводника, потомственного моряка, сынка большого морского чина – это был лотерейный билетик для девчонки, которая после школы завалила первый же экзамен в институт.

Правда, Аллочка, когда Илья привез ее на «смотрины» в родительский дом, не увидела радости в родительских глазах. Зато хорошо разглядела огромную четырехкомнатную квартиру в старинном доме на Загородном, погоны и выправку будущего свекра, меха и бриллианты будущей свекровки.

В общем, все – от пушистого коврика на входе до огромной хрустальной люстры под потолком – так поразило воображение Аллы, что она сказала себе: «Умру, а замуж выйду».

Впрочем, смертельной жертвы от нее совсем не требовалось. Илья за тем же самым обедом вдруг брякнул родителям, что намерен жениться и Алла – его невеста.

Алла от неожиданности едва не подавилась, а родители жениха переглянулись, мама смахнула слезинку, которая капнула в тарелку, и выдавила из себя, чуть не плача:

– Согласна.

Отец сурово промолчал, шумно хлебая борщ, рассматривал будущую невестку. Потом утер рот салфеткой, шумно вылез из-за стола, посмотрел на сына и сказал:

– Поговорим!

Алла так никогда и не узнала, о чем был разговор, но, выйдя из кабинета, Илья улыбнулся ей, незаметно кивнул одобрительно, а папаша его, Александр Михеевич, вздохнул и сказал:

– Женитесь, хрен с вами!

Родители Ильи помогли им со свадьбой, которую вопреки представлениям Аллы отпраздновали очень скромно. И подружек всех пригласить на нее она не смогла. Гуляли гости не в апартаментах Бариновых, а в кафе неподалеку от ЗАГСа, так что ни родители ее, ни брат с сестрой не увидели ни коврика пушистого в прихожей, ни иностранной люстры с миллионом блестящих в темноте хрустальных капелек.

А через два дня, которые молодые провели в сборах, каждый в своем доме, они погрузились в скорый поезд Ленинград – Мурманск и отбыли к месту службы Ильи Баринова, в Заполярье, в поселок Большой Лог, где когда-то начинал службу отец Ильи и где сам он появился на белый свет.

Поселок на пять десятков домов с покосившимся клубом подводников, расшатанной деревянной лестницей, по которой взбирались на одну сопку и опускались с другой, с долгой полярной ночью и холодным северным летом, с крошечной норкой в общежитии моряков – вот что ожидало Аллу вместо шикарной ленинградской квартиры с высокими потолками, под которыми светят не нашим светом чешские люстры.

Когда Илья, исполнив все формальности, опустил на пороге их нового дома чемодан, сказав: «Приехали!» – Алла вдруг расплакалась.

– Ну ты что, глупыш? – Илья с первого дня знакомства называл ее этим словом. – Ты же хотела быть со мной всегда! Скажи, хотела?

– Хотела! – всхлипнула Алла.

Конечно, у нее хватило мудрости не сказать ему, что рассчитывала совсем на другой поворот событий. Прежде всего на то, что папа позаботится о сыне и пристроит его в Ленинграде. Откуда ей было знать, что в том памятном разговоре, который состоялся в кабинете у отца в день ее знакомства с родственниками мужа, Александр Михеевич треснул сына по макушке, услышав от него, что Алла ждет ребенка, и строго сказал:

– Женишься, и немедленно в Большой Лог! Я позабочусь о том, чтобы у тебя там была служба, а не рай на земле!

А Илье только и надо было – это родительское «благословение». Он знал, что ни о каком распределении в Ленинграде не может быть и речи. А ехать одному на Север нельзя. Ребята сразу сказали: женись и приезжай на службу только с женой. Тогда и жилье будет, и смысл жизни какой-то появится. А про ребенка он отцу поднаврал. Если бы не это, ехать бы ему в сопки в гордом одиночестве. А этого после всех передряг, которые с ним случились, он бы не вынес. Только не одиночество. Слово-то какое страшное – одиночество! «Один ночью» – если разложить его на составляющие.