Семья мадам Тюссо - Вера Колочкова

Елене Максимовне снилась боль. Снилась физически, осязаемо. Сначала касалась живыми горячими пальцами, потом закручивалась плетью, не давая вздохнуть. Интересно, как эта боль, эта мука мученическая в объятия Морфея пробралась? И сильный анальгетик не помог, принятый с вечера. А раньше спасал, прогонял на ночь эту заразу. И зачем в таком случае нужен сон, если в нем боль присутствует?

А может, это и не сон вовсе? Это желание сна, самообман, потакающий потребности организма. Он думает, что спит, а на самом деле над ним боль властвует. Надо будет расспросить врачиху Валечку на этот счет, пусть посоветует приличное снотворное.

Елена Максимовна вздохнула, открыла глаза. По серому цвету окна поняла — утро уже. Неприятное утро, морось и хмарь октября. Самая сердцевина промозглого межсезонья. Еще бы в такую погоду боль в суставах не мучила! Разошлась, облизывает их горячим шершавым языком… Снова таблетку принять, что ли? Может, удастся подремать, хотя бы полчаса. Хороший ведь анальгетик, раньше никогда не подводил.

Пальцы нащупали на прикроватной тумбочке початый блистер, сухим щелчком ковырнулась из ячейки спасительница-таблетка. Вода в стакане была теплой, невкусной и будто нехотя протащила таблетку по гортани, плюхнула ее в желудок. Теперь надо ждать, когда подействует. Когда боль уйдет. Закрыть глаза и ждать.

Боль не ушла. И не подумала даже. Наоборот, прибавила обороты, и в какой-то момент несчастная ее жертва застонала, в мучении опершись локтями о твердый ортопедический матрац и неловко съехав головой с подушки.

А потом вдруг отпустило. Но странно как-то отпустило, будто на месте коленных суставов образовалась пустота. Будто вылизала их проклятая боль окончательно и на этом успокоилась. И так это было неприятно, что спать совсем расхотелось.

Да и утро уже было позднее — за окном нарастал шум проснувшегося города. Надо было вставать, надо было начинать жить очередной день своей старости. И не столько надо, сколько необходимо — в первую очередь хотелось бы до туалета дойти, конечно. Целое путешествие на таких ногах… Пытка, но надо.

Как быстро, однако, проклятое недомогание стало руководить ее жизнью! Сначала боль казалась малой помехой, напоминанием о солидном возрасте, и отношение к ней было вполне себе легкомысленное — надо сбросить пяток лишних килограммов, и вместе с ними уйдут неприятные ощущения. Потом, позже, боль стала источником испуганного недоумения, а потом и вовсе большого страха. Когда видела на бульваре неуклюже ковыляющих старух с палочками, вздрагивала и отворачивалась испуганно — чур меня, чур… Со мной такого никогда не случится! Еще чего!

Наверное, даже в мыслях нельзя произносить это коварное слово «никогда». Не успеешь подумать, как оно вскорости прилетит бумерангом — смирись-ка, матушка, и морду не отворачивай, потому как неча, неча воображать в свои заплечные-то годки, в семьдесят с большими копеечками…

Но было дело, пробовала и с палочкой. Не получилось. Гордыня не позволила. Просто перестала на улицу выходить, и все. Да и что она не видела на той улице? Магазины? Но если надо продукты в дом принести — Коля всегда принесет… Муж все-таки. Обязан и должен. Хоть какая-то польза от старого алкоголика.

Все, все… Не надо про Колю думать, не надо разгонять свою злость. День длинный, еще сорок раз успеется. Надо собирать волю в кулак и вставать с постели, удовлетворять потребности организма. Тем более до туалета и ванной комнаты недалеко — пять шагов до двери, потом десять шагов по коридору. Ну, с богом…

Ухватилась рукой за спинку кровати, с трудом поднялась на ноги, заранее приготовившись к наплыву боли. Но так и не поняла, что произошло в следующую секунду — тело будто ухнуло в пустоту, повернулось неловко и грузно увалилось обратно на кровать. Боли не было. Только пустота…

Елена Максимовна полежала немного, пытаясь унять испуганное и злое недоумение. Повернулась и снова ухватилась за спинку кровати, села. С перепугу решила — надо еще раз попробовать. Не может быть, чтобы вот так… Не может…

А потом вдруг поняла, что не встанет. А если встанет, упадет не на кровать, а на пол, и даже увидела эту картинку внутренним взором — лежит на полу неумытая, нечесаная, жалкая старушонка, сучит лапками. Содрогнулась, возопила хрипло в открытую дверь спальни:

— Коля! Николай! Иди сюда, слышишь? Ты где?

Квартира отозвалась тишиной. Ни движения, ни звука, ни намека на присутствие мужа.

Где он? Спит, что ли? Наверняка в гостиной на диване валяется. Принял с вечера и выпал из жизни. Алкоголик. Сволочь. Ничтожество человеческое.

— Николай! — прибавила, сколько могла, злой силы в голос Елена Максимовна. — Просыпайся, слышишь? Иди сюда! Я встать не могу!

Последняя фраза прозвучала почти на истерике, с отчаянной слезой в голосе. А еще так, будто сама себе приговор вынесла. И разозлилась на мужа еще больше, когда услышала, как он торопливо шлепает по коридору босыми ногами, приговаривая на ходу:

— Бегу, Ленуся, бегу… Здесь я… Слышу.

Увидев мужа в дверях спальни, Елена Максимовна застонала от раздражения — боже, как она его ненавидела… Ненавидела его сухие кряжистые ноги в широких трусах, обвисшее пузо, его черную майку с кровавой задорной надписью «YES!» Ненавидела смиренное тупое выражение лица, эту вечную готовность услужить, укрывающую с изнанки, она знала, ответную ненависть. И блекло-голубые смиренные глаза, всегда влажные с похмелья, тоже ненавидела. Не обманешь ее смирением, и уж тем более алкогольной голубизной-блеклостью не обманешь. Конечно, их связывает общая ненависть, только она у каждого своя. У нее ненависть-гнев, а у Николая — ненависть-трусость.

Все-таки нельзя в старости жить вдвоем. Все-таки старость — это честный союз с одиночеством. Да еще союз с банковским вкладом, если он есть. Банковский вклад решает все проблемы, а не муж-алкоголик, от которого проку нет. Но за неимением вклада приходится мужем довольствоваться, на безрыбье и рак рыба.

— Ну что ты встал в дверях, как истукан? Помоги.

— Чем помочь, Леночка? Ты скажи, я все сделаю.

— До туалета помоги дойти. Я встать не смогла. И тебя не дозовешься. Не слышал, что ли?

— Нет, не слышал. Спал крепко. Давай помогу. Рукой за шею меня обхвати…

Он склонился над ней с готовностью, и Елена Максимовна содрогнулась от запаха водочного перегара, брезгливо отвернула лицо. Но желание опростать мочевой пузырь было сильнее ненависти — рука сама собой потянулись, легла на мужнину шею. Он ухватил ее за спину, крякнув от напряжения, потянул вверх.

Так и тащились до туалета — в жалком объятии совместной немощи. Николай дышал трудно, с надрывом, она висела на нем, не чувствуя ног. В какой-то момент в суставах остро вспыхнула боль, и она вскрикнула страдальчески, чуть не осев на пол. Но боль утихла, зато руки у мужа, она почувствовала, тряслись в последнем отчаянном напряжении, на исходе сил. Понятно — с похмелья.