Любовь и золото - Игорь Зарубин

Не думать о худшем! Не думать!! Не думать!!!

Сергей Кротов скрючился на деревянной лавочке, как-то неуклюже вытянув правую ногу. Долго чиркал отсыревшими спичками, но так и не смог прикурить «Беломор». Протяжно зевнул, широко распахнув рот. Обмяк, укутавшись в воротник плаща. Опять зевнул. Сомкнул свинцовые веки. Зябко. Тревожно. Тяжело…

В небе, над пожелтевшими кронами чахлых берез, сбившихся в шелестящую стайку у больничного забора, гасли последние звезды.

Зарождался пасмурный, промозглый осенний день. Дождя не было, но воздух был настолько пропитан влагой, что за несколько минут, проведенных Кротовым на скамейке, блестящие капельки росы пристроились на острых носках его некогда щегольских ботинок.

Сердце то бешено колотилось, то будто вовсе замирало…

Его не пускали в «родилку». Не положено. Он умолял, настаивал, грозил, предлагал последние деньги. В конце концов над ним сжалились. Денег не взяли, но сестра, ставшая за последние два дня чуть ли не самым близким ему человеком, осторожно и как-то осуждающе предостерегла:

— Подумайте, лучше не надо… Это тяжело… И вам, и вашей…

Ах, как хотелось ему именно сейчас, именно в этот страшный и одновременно торжественный, наиважнейший в жизни момент, увидеть Надежду. Надю. Наденьку. Родную, беспомощную, мертвенно-бледную, с ввалившимися от неимоверных страданий темными глазами, с потрескавшимися, иссушенными губами…

Он судорожно напялил на себя белый халат и медицинскую шапочку, влез в широченные, якобы стерильные штаны, собрался уже было просунуть ступню в непослушные, будто издевавшиеся над ним бахилы, когда услышал… Не стон, не зов, даже не крик. Вой. Дикий, истошный, безобразный вой.

В первый момент Кротов не узнал ее голос, твердо зная, что из груди обессилевшей Надежды не может вырваться такое…

А через минуту, сдерживая рыдания и зажав уши ладонями, он сбежал вниз по лестнице с единственным желанием поскорей вырваться на свободу. Но перепутав дверь, начал ломиться в ту, на которой висел проржавевший амбарный замок. Сергей безуспешно рвал на себя железную ручку, несколько раз ударил плечом…

— Милок, выход же рядом, — образумила его гардеробщица.

Сергей вздрогнул, перевел на старушку мутный взгляд, неестественно улыбнулся, обнажив большую прореху в ряду верхних зубов.

— Да-да… Ошибочка… — сказав это, он шагнул к открытой двери и вывалился на улицу.

…Из своих тридцати лет пятнадцать Кротов ждал. Ждал, когда Надежда ответит ему «да». Они учились в одной школе, он в пятом классе, она во втором, он в десятом, она в седьмом, он третий раз ездил в область, безуспешно пытаясь поступить в институт, она сдавала выпускные экзамены.

Они дружили, но дальше прогулок и невинных поцелуев дело не доходило. Он сделал ей предложение. Она лишь засмеялась. Вернувшись из армии, он узнал, что Надежда вышла замуж. За одноклассника, смазливого парнишку, окончившего строительный техникум и получившего по протекции должность старшего прораба. Приятели рассказали Сергею, что свадьба была скромная, но веселая.

Кротов устроился в автопарк, шоферил на пятитонке. Не проработав и недели, ушел в глубокий запой. Водка помогала ему забыться, но губила здоровье и выхолащивала мозги. Сергей вовремя понял это. Нашел в себе силы остановиться. Вновь сел за баранку и вскоре получил переходящее знамя ударника соцтруда.

Они жили по соседству, на одной улице, но Сергей обходил ее дом стороной, остерегаясь случайных мучительных встреч. Каждые утро и вечер, по пути на работу и с работы, он делал значительный «крюк», петляя по пустынным проулкам.

Шли годы, но шрам на сердце не заживал. Он пытался забыть Надежду, навсегда выкинуть ее образ из своего сознания. Заводил легкие знакомства, одно время даже имел постоянную любовницу, в минуты близости непроизвольно называя ее Надюшей, хоть на самом деле она была Катей…

Отдавая себе отчет в том, что это глупо и бессмысленно, Сергей продолжал ждать. Продолжал надеяться. А вдруг? Мало ли? Чем черт не шутит? И не такое бывало…

До него доходили всяческие слухи, то обнадеживающие, то гнетущие. Вот кто-то стал свидетелем семейного скандала, когда босая, заплаканная Надя выбежала из дома и понеслась по улице, крича: «Ненавижу!», а за ней, прося прощения, гнался ее благоверный. Кто-то другой доложил, что супружеская чета отбыла по профсоюзной путевке к Черному морю… Как это все обрыдло…