Наследница - Джуд Деверо

Англия, 1572 год

– Наследница Мейденхолла?

Едва сдерживая возбуждение, Джоби переводила взгляд со своей старшей сестры Беренгарии на сидевшего рядом с ней брата Джейми и обратно. Красота этой пары уже не ослепляла ее так, как в детстве. Обычно отец поднимал ее высоко над головой и принимался уверять, что со временем она станет такой же красавицей, как ее сестра Беренгария.

Но он обманывал ее. Причем не только в этом, но и во многом другом, как потом оказалось. Он обманывал ее, когда говорил, что у них всегда будет достаточно еды, что в их доме всегда будет тепло и уютно. Он обманул, когда поклялся, что ее мать скоро прекратит беседовать со своими духами.

Но самая его страшная ложь заключалась в том, что он будет жить вечно.

Джоби тряхнула темными кудряшками и устремила горящий взор на брата. Она была острижена почти наголо после того, как победила нескольких мальчишек в поединках на мечах и те в отместку вымазали ей голову медом и смолой. Теперь, когда волосы немного отросли и спускались блестящими локонами до плеч, Джоби обнаружила, что в ее внешности есть по крайней мере одна красивая черта.

– Наследница Мейденхолла, – повторила она. – О, Джейми, только представь эту кучу денег. Как ты думаешь, ее ванна из золота? А спать она ложится в изумрудах?

– Ей только и остается, что ложиться спать в изумрудах, – еле слышно заметил Рис, дружинник Джейми. – Отец стережет ее так же тщательно, как и свое золото.

Рис что-то проворчал, когда Томас, единственный вассал Джейми, пихнул его ногой под столом.

Джоби прекрасно знала, почему Томас заставил Риса замолчать. Они считали, будто двенадцатилетней девочке ничего не известно и нужно продолжать держать ее в неведении. Джоби же не собиралась рассказывать, что именно ей известно, а что – нет, полагая, что ее свобода и так в большой степени ограничена. Если кто-нибудь из окружавших ее многочисленных взрослых каким-то образом узнает, как много ей известно, то немедленно попытается выяснить, где же она набралась знаний о том, о чем ей знать не следует.

Глаза Джейми весело блеснули.

– Ну, наверное, не в изумрудах. Скорее всего она ложится спать в ночной сорочке.

– Шелковой, – мечтательно проговорила Джоби и подперла рукой щеку. – Из итальянского шелка или из французского?

Все за столом засмеялись, и Джоби поняла: аудитория у нее в руках. Может, она не привлекала к себе внимание заурядной внешностью, зато умела заставить людей смеяться.

Их ветвь клана Монтгомери не могла содержать шутов и кучу актеров, чтобы развлекать господ за обедом, более того, они никогда не наедались досыта во время этих обедов, однако Джоби делала все возможное, чтобы как-то скрасить унылое существование.

Легко перепрыгнув через стол, она приземлилась на холодный каменный пол старого замка.

Нахмурившись, Джейми посмотрел на мать, сидевшую в противоположном конце зала. Она ела так мало, что все не раз задавались вопросом, как она до сих пор осталась жива. Даже шумной Джоби не удалось вырвать ее из вечного мира снов. Мать лишь повернула голову в сторону своей младшей дочери, и по ее ничего не выражающему взгляду Джейми не смог понять, помнит ли она, кто эта девочка. Иногда она называла ее Эдвардом или Беренгарией, а иногда – Маргарет, настоящим именем Джоби.

Джейми перевел взгляд на младшую сестру, как всегда одетую пажом – в бриджи и кожаную куртку. Тысячи раз он говорил себе, что надо бы заставить ее одеваться, как положено девушке, хотя прекрасно знал, что не сделает этого. Скоро она вырастет и столкнется с изнанкой жизни – так пусть же побудет ребенком столько, сколько возможно.

– И как, по-вашему, она одевается каждый день? – громко спросила Джоби, обращаясь к своей аудитории, которая состояла из пяти человек, сидевших за столом, да нескольких слуг, потянувшихся в зал из кухонь. Но девочке нравилось представлять, будто она выступает перед сотнями зрителей и даже сама королева с восторгом наблюдает за ней.

Джоби принялась потягиваться и зевать, словно только что проснулась.

– Принесите мой золотой ночной горшок, – властно приказала она и была вознаграждена веселым смехом сестры.

«Раз Беренгария смеется, пусть малышка продолжает», – подумал Джейми.

Джоби довольно правдоподобно изобразила, как наследница задирает ночную сорочку и устраивается на горшке.

– О боже, как приятна боль от этих изумрудов, – простонала она, поерзав.

Джейми, шептавшийся о чем-то с Беренгарией, бросил на Джоби предостерегающий взгляд, говоривший о том, чтобы та не переходила границы.

Девочка выпрямилась.

– А теперь принесите мое платье. Нет! Нет! Не то. И не это, не это и не то. Нет, вы, идиоты! Сколько раз я вам повторяла, что уже надевала это! Я хочу новые туалеты. Только новые. Что? Это новое? Неужели вы думаете, что наследница Мейденхолла будет носить нечто подобное? Почему шелк такой тонкий, он… он помнется, когда я надену платье.

Рис засмеялся, а уголки губ Томаса, который вообще редко смеялся, приподнялись. Оба видели, как дамы при дворе наряжаются в жесткие, будто из дерева, платья.

– Вот, – объявила Джоби, разглядывая воображаемое платье, – это больше мне по вкусу. Эй вы, поднимите меня и всуньте в него.

Шутка оказалась настолько забавной, что Томас даже улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. Джейми же хохотал во все горло.

Джоби показала зрителям, как наследница запрыгивает в жесткое платье и замирает в ожидании, когда ей застегнут крючки.

– Теперь украшения. – Девочка притворилась, будто копается в ларцах, выставленных в длинный ряд. – Да, вот изумруды, рубины и бриллианты, а вот жемчуг. Что же мне выбрать? – задумчиво промолвила она. – Выбрать? Зачем мне выбирать! Я надену все!

Широко расставив ноги, словно стояла на качающейся палубе, Джоби вытянула в стороны руки.

– Так, поддерживайте меня за плечи и обхватите за талию. А ты быстренько надевай драгоценности.

Все смеялись до слез, когда девочка принялась выставлять то руку, то ногу. Затем она вытянула шею так, будто ее тянула вверх веревка палача. Совершенно непостижимым образом ей удалось передать, как тяжеленные серьги мешают ей повернуть голову. Когда же ее волосы украсили воображаемой диадемой, она согнулась под весом всех драгоценностей.

Единственным зрителем, у которого представление не вызвало никакой реакции, была мать Джоби.

– А теперь отпускайте меня, – скомандовала девочка. Несколько мгновений она, подобно пьяному матросу во время шторма, раскачивалась, грозя рухнуть на пол, потом с видимым усилием выпрямилась и вскинула голову.

Зрители угомонились и с нетерпением ждали продолжения.