Чудовище и красавица - Анастасия Комарова

Посвящается фан-клубу группы «Танцы Минус» и девушке под ником Любася

Но по-своему несчастное

и кроткое,

Может, было то животное…

В. Высоцкий

И даже если это счастье,

Ты выбрал синий фломастер.

Перечеркнул это небо.

Перемахнул быль на небыль.

В. Петкун

Голос лениво и дерзко скользит по лезвию бритвы.

Скорее сам режет черный пластик динамиков в углах теплого, искусно затемненного пространства. И рвет атмосферу уютного покоя. Атмосферу, которую прилежно соткали здесь, тонко переплетясь, обычные для таких мест запахи — кофе, свежая выпечка, энергичный и невесомый дневной парфюм.

Умные люди говорили, он как наркотик. Без него плохо. С ним — еще хуже.

Она не верила и верила, смеялась и делала вид, что боится. Именно делала вид, потому что ей уж точно бояться было нечего.

Бывают такие девушки, словно заговоренные от любых наркотиков, так же как от всего остального — зависти, прозы, предательства, разочарований. Не иначе добрые феи дают им при рождении эту лучшую защиту — безоговорочную, как дар, любовь всего мира и ко всему миру. Настю они наделили еще мечтательным, чутким умом и твердым сознанием собственной исключительности. Бывают такие сказочные Настеньки, неосознанно и стойко верящие в свое предназначение — расколдовывать, разрушать злые чары, снимать любые заклятия одной лишь верой в любовь и счастье.

Вот уж не думала она слушать здесь радио. По уму в таком месте должен бы звучать джаз, ну или в крайнем случае рэгги — ан нет! Такова, видимо, особенность молодой русской демократии: концептуальное кафе или простая забегаловка — не имеет значения. Везде гоняют FM, и форматы по-прежнему для всех одни. Разница лишь в правой колонке меню.

Впрочем, их дело, даже забавно, только вот зачем она сегодня здесь оказалась? Именно сегодня, когда почти уже поверила в желанное избавление от зависимости. Когда весь год — с ломками, слезами, токсикозом и мыслями о суициде — из крови заботливо, методично и профессионально выгонялся смертельный яд. Отравляющая субстанция, единственная способная придавать жизни смысл. У нее вроде получилось — и не могло быть иначе. Бывают такие принцессы, которым просто не суждено умереть в грязной канаве от передоза. И вот теперь — что это?! Последнее искушение или повод к срыву?

Иду по дороге, заплаканной дождиком,

И ветер в лицо так целует меня.

Иду по дороге, тебя представляя под зонтиком,

И губы твои вместо ветра меня

Целуют так нежно…

Целуют так нежно…

Целуют так нежно…

Но это — не я… [1]

Голос дрожит, словно вот-вот заплачет. Или рассмеется. Или сейчас иссякнет, сорвавшись на стон или предсмертный хрип… но ничего такого не происходит. Разве только ты вдруг понимаешь, что невольно плачешь. Или смеешься. Или стонешь. Или умираешь — в зависимости от природной склонности.

Она уже привыкла, только странно было услышать его здесь.

Официант под стать месту — симпатичный мальчик, явно студент, явно платного отделения, явно рекламного факультета, готов до конца смены отважно умирать от скуки в ожидании редких, слишком уж дорого, посетителей. Передавая бармену заказ, он вдруг оживился, прибавил звук, быстро оглянулся на элегантную блондинку за столиком в дальней нише — не мешает ли? А потом прислонился к стойке, вперил глаза в потолок и, забывшись, растворился в песне.

Мешает. Мешает. И ты, дружок, даже не представляешь как.

Этот голос раздражает и, как всегда, уводит за собой.

И, как всегда покоряясь, ее взгляд покидает мягкие, сливочно-карамельные тона уютного зала. И в роскошном проеме окна она видит совсем другое. То, чего не должна и не желает сегодня видеть. То, что идет вразрез с советом доброго доктора. Для поддержания душевного покоя ей прописаны радостные цвета, теплый климат, спокойная музыка… Скоро, слишком скоро все это у нее будет.

А пока — прозрачно-серый снег слипся в крупные, влажные комки. Презрев собственную тяжесть, они несутся параллельно земле, врезаются в глянцевые бока иномарок не менее злобно, чем в мутные стекла измученных «жигулей». Ледяная серая грязь выстреливает из-под колес, лупит, в хулиганском раже не разбирая направления и силы, в витрины дорогих кафе, в лица прохожим. Которые, бедняги, не знают, что делать с руками — то ли хватать полы взлетающей одежды, то ли закрывать мокрое, замерзшее лицо.

Апрель… Снег, жуткий ветер и мороз. Простуды, депрессия и синдром хронической усталости. Скоро они исчезнут. И все же навсегда останутся с ней.

Ни на что другое не дает надежды этот голос.

Хриплый и нежный, он вибрирует, срывается то на одну, то на другую сторону острой грани. Плотный бархат тембра вдруг фамильярно растягивает тревожная, пронзительная интонация московской шпаны, дразня предчувствием опасности… и голос рвется. И повисает под потолком лохмотьями короткого густого дыхания.

— Энергетика так и прет! — радостно констатировала когда-то подруга Лера.

Это было давно — в прошлом году, в иной жизни. Когда Настенька была еще принцессой. Когда еда еще имела вкус, цветы — запах, а жизнь — смысл.

— Хорошая энергетика, полезная. И для души, и для тела!

Так говорила Лерка, и уверенная линия слишком тонких ухоженных бровей на тонком, слишком ухоженном лице неуловимо менялась, когда она добавляла, поучительно подняв пальчик:

— Для тела в основном — ниже пояса. У него сексуальная чакра открыта, забыла, какая по счету, та, что между пупком и лобком…

И они улыбались друг другу сдержанно и понимающе. В их улыбках была та особая порочность, какая доступна лишь невинным.

— Удачный имидж. Как это… Эрос и Танатос в одном флаконе!

Лера тогда окончила институт связей с общественностью и выискивала PR во всем, что попадалось ей на глаза. А найдя, принималась подвергать очередное явление смачному анализу.

— Смесь полового инстинкта с материнским — беспроигрышный вариант, просто на пятерочку!

С ней трудно было не согласиться. В самом деле. Эти странные глаза — глаза ребенка, который недавно плакал, на усталом лице взрослого мужчины… Как она сказала? Смесь полового с материнским? И верно, убийственное сочетание. Неосознанная амбивалентность разит наповал — не одно, так другое, в зависимости от характера смотрящей, заденет, заставит остановиться, собьет дыхание. Не в сердце, так внизу живота застрянет этот образ, чтобы ныть, напоминая о себе, как старый ушиб перед сменой погоды. А еще бывает, и это уже серьезно, что навылет прошибет голову — ну, это когда все вместе. Когда «удачно» сойдутся обстоятельства — инстинкты и рефлексы, две порции текилы, твоя молодость и его голос…