Мистер Невозможный - Лоретта Чейз

2 апреля 1821 года Окраина Каира, Египет

Черными, как у большинства египтян, волосами и глазами Руперт Карсингтон, четвертый сын графа Харгейта, был обязан своей матери. Однако этого оказалось недостаточно, чтобы не выделяться в толпе, собравшейся на мосту. Во-первых, он оказался самым высоким. Во-вторых, его поведение и манера одеваться выдавали в нем англичанина. К тому же египтяне и турки, судившие о людях по качеству их одежды, безусловно, отметили, что этот человек далеко не низкого происхождения.

Руперт прибыл в Египет всего шесть недель назад и еще не научился разбираться в многочисленных племенах и национальностях. И конечно, не мог с первого взгляда определить общественное положение того или иного человека. Однако он быстро сориентировался, сообразив, что расстановка сил явно не в его пользу.

Солдат всего несколько дюймов не дотягивал до шести с лишним футов Руперта и был вооружен до зубов: три ножа, две сабли, пара пистолетов и сумка с патронами у пояса. К тому же он с угрожающим видом размахивал тяжелой палкой над головой избитого, хромого, покрытого грязью человека.

Преступление бедняги, насколько смог понять Руперт, заключалось в том, что он не вовремя замешкался. Солдат что-то проревел — то ли угрозу, то ли ругательство, — и, охваченный ужасом, крестьянин упал. Солдат замахнулся, чтобы ударить его палкой по ногам, несчастный откатился в сторону, и незадачливый вояка промахнулся. В ярости он едва не снес голову своей жертве.

Руперт прорвался сквозь толпу, оттолкнул солдата и вырвал у него палку. Солдат схватился, было за нож, но Руперт успел выбить его. Прежде чем противник вытащил другой нож, Руперт ударил его палкой. Солдат увернулся, но палка задела его бедро, и он свалился на землю. Падая, он выхватил пистолет, но Руперт с размаху ударил его по руке. Противник взвыл от боли и выронил оружие.

— Беги! — крикнул Руперт грязному калеке, который понял если не английское слово, то сопровождавший его жест, с трудом поднялся на ноги и поспешно заковылял прочь. Толпа расступилась, пропуская его.

Руперт последовал за ним, но было уже поздно. Солдаты пробивались сквозь все увеличивавшуюся толпу, через мгновение стража окружила Карсингтона.

Слуходраке, приукрашенный выдумками, быстро долетел до Эль-Эзбекии, квартала Каира, находившегося в полумиле от моста, где обычно останавливались приезжие европейцы. Во время разлива, в конце лета, Нил превращал площадь Эзбекии в озеро, по которому взад и вперед сновали лодки. Сейчас вода спала, и осталась лишь полоска земли, окруженная зданиями.

В одном из больших домов Дафна Пембрук ждала своего брата Майлса. День угасал, и она начала беспокоиться. Если он вскоре не вернется, то не попадет домой, потому что с наступлением темноты ворота закроют. Их также запирали на время чумы или мятежа, а то и другое в Каире случалось довольно часто.

Дафна с увлечением изучала разложенные перед ней бумаги, не забывая прислушиваться, не приехал ли Майлс. Дафну особо занимали литография Розеттского камня, недавно приобретенный папирус и его копия, сделанная пером и чернилами. Дафне было почти двадцать девять лет, и последние десять она пыталась разгадать тайну египетской письменности.

Древние иероглифы были ее страстью. Ради того, чтобы изучать их, она вышла замуж за человека, который был раза в три старше ее, изучал языки и владел собранием книг и древних документов, которые были крайне необходимы девушке. В то время она верила, что они идеально подходят друг другу. Дафне было девятнадцать, и она все видела в радужном свете.

Но довольно скоро Дафна поняла, что ее блестящий ученый муж ничем не отличается от мракобесов, уверенных, что женщина не способна мыслить самостоятельно.

Прикрываясь тем, что очень близко принимает к сердцу ее интересы, Верджил Пембрук запретил ей изучать египетскую письменность. Он заявил, что даже ученые мужи, знакомые с арабским, коптским, греческим, персидским языками и ивритом, не надеялись в ближайшее время ее расшифровать. Он не считал это большой потерей: египетская цивилизация, по его мнению, была примитивной — намного ниже классической цивилизации Греции, и расшифровка мало чем обогатила бы человечество.

Дафна была дочерью священника. Для нее обет любить, почитать и повиноваться мужу, данный у алтаря, не был пустым звуком. И она очень старалась. Но когда ей стало ясно, что необходимо продолжать свои занятия, чтобы не сойти с ума от скуки и разочарований, она предпочла рискнуть и не подчиниться мужу. После этого Дафна продолжала трудиться втайне от него.

Верджил умер пять лет назад и, к сожалению, его смерть ничего не изменила. В обществе по-прежнему не признавали права женщин на научные изыскания. Только брат и избранные друзья знали ее тайну. Окружающие же продолжали верить, что лингвистическим гением в их семье был ее брат Майлс.

Будь он этим гением, он не заплатил бы две тысячи фунтов за папирус, который она сейчас изучала. Купец по имени Ванни Аназ уверял, что в нем описывается место вечного упокоения молодого фараона, имени которого он не знал. Ни один образованный человек ему не поверил, однако история увлекла Майлса.

Он даже вернулся в Гизу, чтобы «понять ход мыслей древних строителей пирамид» и найти гробницу молодого фараона со всеми ее сокровищами.

Дафна не сомневалась, что он не найдет в примерах никаких подсказок. Но не стала переубеждать брата. Майлс с таким восторгом изучал памятники Египта. Зачем портить ему удовольствие? Она только проверила, взял ли он с собой достаточно еды на два дня.

Дафна уклонилась от предложения сопровождать его. Однажды она поехала с ним в Гизу и осмотрела две пирамиды, в которые можно было войти. Ни в одной не было никаких иероглифов, хотя некоторые посетители увековечили на камнях свои глубокие мысли: «Саверинус любит Клодию». Не менее важной причиной было ее нежелание снова втаскиваться в длинные, узкие, душные коридоры пирамид.

Но сейчас мысли Дафны занимало совсем другое. Она раздумывала, не ошибся ли доктор Янг в истолковании закорючки и трех хвостиков на знаках, когда ее служанка Лина распахнула дверь.

— Кровопролитие! — кричала Лина. — Глупый, глупый англичанин! Горячая голова! Теперь улицы зальют кровью!

Она сорвала ненавистные покрывала с головы и лица, в которых вынуждена была появляться на улице. Дафна наняла ее на Мальте, когда английской горничной стало трудно переносить тяготы долгого путешествия.

Лина, эта типичная жительница Средиземноморья, с темными волосами и карими глазами, не только говорила на английском, греческом, турецком и арабском языках, но и умела немного читать и писать на них — неслыханные достоинства для женщины в этих краях. Однако она была суеверной фаталисткой, склонной видеть лишь темную сторону жизни.

Дафна, привыкшая к драматическим сценам Лины, лишь приподняла брови и спросила: