Стать королевой - Люси Кинг

Лаура сжала в руках бинокль:

— О боже!

От того, что она увидела, у нее перехватило дыхание, сердце замерло, а по телу разлился жар.

Потому что там, в одном из уголков обширного поместья, в двухстах ярдах от Лауры, за каменной оградой стоял мужчина.

Вот он наклонился и, подняв тяжелое полено, поместил его на чурбак. На мужчине не было ничего — кроме джинсов, грубых рабочих ботинок и впечатляющего загара.

Этот высокий, широкоплечий брюнет обладал хорошей физической формой. Он колол беззащитные маленькие поленца с такой силой и таким умением, что в Лауре все затрепетало.

А когда он обошел чурбак с другой стороны и занес топор над головой, трепет внутри ее перерос в полноценное желание. Это было великолепнейшее тело — во всяком случае, лучшее из всех, какие она когда-либо видела. Загорелое, стройное, с сужающейся на подтянутом животе дорожкой темных волос, которая дразняще исчезала под джинсами…

Не слушая внутреннего голоса, Лаура увеличила изображение в бинокле и закусила губу.

Она могла различить каждое движение мышц, каждый изгиб его фигуры. Ей непреодолимо захотелось ощутить под пальцами это великолепное тело.

Что он почувствует при ее прикосновениях? Что она почувствует, если эти сила и умение окажутся на ней? Или под ней? Внутри ее?..

Волна желания поднялась глубоко внутри и обрушилась на Лауру. Ей стало жарко. Дыхание прерывалось. В животе пробудилось странное ощущение. Чтобы не выпасть из окна, Лаура вцепилась в штору. «Боже мой», — в изумлении думала она. Голова у нее кружилась. Она фантазировала. Вожделела. Практически пускала слюнки. С каких пор она так себя ведет? Лаура слабо вздохнула: «Надо же, может, я и правда лишилась рассудка?»

Оставив бинокль болтаться на шее, она прижалась к стене и заставила дыхание и сердце успокоиться. Она находилась в паре дюймов от окна и в десятке футов над землей, — не самое удачное время падать в обморок. Вот почему она должна выпутаться из штор и взять себя в руки.

Кроме того, у нее просто не было права хотеть мужчин, какими горячими бы они ни казались. Да и подглядывать — это не по ней! Это подло.

Но так захватывающе! Ради всего святого! Эта дрожь, пробирающая все ее тело, так не вовремя!

Лауре был интересен дом, ничего больше. Все шесть недель, которые она провела здесь, за городом, в том особняке было тихо, как в могиле. Разочарование от невозможности осмотреть его изнутри было настолько велико, что, не будь Лаура законопослушным гражданином, она уже давно бы самостоятельно проникла в дом. Поэтому, услышав рано утром стук топора со стороны того особняка, она едва могла поверить своей удаче. Схватив бинокль, Лаура бросилась наверх. Она не знала, что увидит, но такого заманчивого зрелища явно не ожидала.

Как только возбуждение вернулось, еще более сладкое и настойчивое, Лаура замерла, так и не выпутавшись из шторы, и, покусывая губу, нахмурилась. Она всегда была восприимчива к красоте, всегда восхищалась композицией. Вот почему она стала архитектором. Впервые за долгое время перед ней был идеальный живой пример и того и другого. А учитывая печальные обстоятельства ее личной жизни, второй такой случай вряд ли представится.

Сердце глухо стучало в запретном возбуждении. Лаура плотнее замоталась в штору и вытащила бинокль из-под тяжелой ткани.

Мэтт поднял топор над головой и замер. Ну вот, снова! Вспышка. Один раз, два — словно мигающая лампочка. Или маяк. Или солнечные блики от стекол бинокля.

Черт!

Он с такой силой опустил топор на полено, что лезвие прошло через него, словно раскаленный нож через брусок масла, и застряло в чурбаке.

Неужели они не могут оставить его одного хотя бы на секунду?

Не замечая боли в мышцах и пота, струящегося по спине, он наклонился за расколотым поленом и откинул его к остальным. Последние спокойные выходные. Это все, чего он хотел. Выходные в уединении, прежде чем он возьмет на себя обязанности, к которым не совсем готов. И вся его жизнь перевернется с ног на голову.

Мэтт поднял из травы бутылку и выплеснул содержимое на голову, вздрогнув от прикосновения ледяной воды к разгоряченной коже.

Неужели он рассказал прессе мало историй? Они охотятся за ним неделями, с тех пор как его провозгласили долгое время отсутствовавшим наследником недавно восстановленного престола Сассании. Журналисты разбили лагерь перед его домом в Лондоне и преследовали повсюду, при первой возможности пихая ему в лицо камеры и диктофоны и требуя ответов на вопросы, на которые он никогда не будет отвечать.

В целом он свои функции выполнил. Давал интервью, позировал перед камерами и переносил это все с поразительным спокойствием. Но, последовав за ним сюда, в особняк в Котсуолдсе, репортеры явно перешли черту. Раздражение переросло в гнев. Мэтт провел рукой по волосам и надел футболку. Хорошего понемножку! Он не будет сидеть сложа руки, пока на него глазеет какой-то жалкий репортеришка.

«Вот досада», — кусала губы Лаура, пока великолепный торс исчезал под темно-синей тканью футболки. Если бы она управляла миром, жизнь таких мужчин, как этот, состояла бы только из колки дров в полуобнаженном виде. И если бы она управляла миром, отмотала бы время назад и остановила его в момент, когда незнакомец принимал импровизированный маленький душ.

Лаура задрожала, как только перед глазами предстала эта картина. Как зачарованная, она следила за струйками воды, стекавшими по его груди, не в силах сдержать страстного желания. Мощный бинокль позволял разглядеть каждую капельку, блестевшую на его теле.

Даже теперь, когда он был полностью одет и быстрым шагом, словно за ним гнался Цербер, направлялся к дому, Лауре казалось: она объята огнем. Маленькие язычки пламени скакали по ее венам, кожа горела, внутри все переворачивалось.

Он исчез внутри, и Лаура, закрыв глаза, ощутила острую боль потери. Такая сильная реакция удивила ее и привела в чувство. Она моргнула, протерла глаза и пришла в себя.

Больше никаких замирающих сердец и полуобморочных состояний! Никакой дрожи и неровного дыхания! И уж точно никаких фантазий! Положив блокнот и карандаш в задний карман шортов, повесив на шею фотоаппарат, Лаура стала спускаться вниз. Если она собирается добиться приглашения внутрь этого чудесного образца архитектуры начала семнадцатого века, ей следует быть очаровательной и решительной. И конечно же держать свои желания в узде.

Взойдя на трон Сассании, Мэтт хотел дать свободу прессе и предоставить журналистам больший доступ к информации. Сейчас, направляясь к владельцу бинокля, он был уже не так уверен в своей правоте. Скорее он бы уничтожил всех репортеров!

— Доброе утро.

Мэтт поскользнулся и поднял голову. Его взгляд остановился на женщине с ослепительной улыбкой, преградившей ему путь, и его разум помутился. Все мысли о журналистах, королевстве в Средиземноморье — все испарилось. Спроси, как его зовут, Мэтт бы не знал, что ответить.