В паутине сладкой лжи - Каролина Шевцова

На небывалой для города скорости машина сбивает Алевтину Скобееву. Её тело выстреливает в небо, с гулким стуком падает на капот и скатывается на мокрую мостовую. Секунды тянутся так медленно, что Андрей успевает разглядеть и запомнить номер автомобиля, нащупать в кармане телефон и проклясть себя за то, что пятью минутами раньше сказал чертовы, не подлежащие обмену и возврату слова. Те страшные, которые не просто ранят, но и калечат. Те, которые никогда в жизни…

Он видел, как чёрный пикап несся к ее сгорбленной от ветра фигуре.

Он слышал свой крик, пытавшийся остановить водителя.

Он умер за секунду до того, как окровавленная ладонь опустилась на асфальт.

Он ничего не мог сделать.

* * *

Медсестра неторопливо записывала слова Андрея, пока тот не запнулся.

Он сказал все, что знал о Тине. То есть совсем не много.

— Мистер Воронцов, вы вписаны в ее страховку…

— Я в курсе.

— Но вы не компетентны во всех вопросах, касающихся мисс Скобе…Скобе…

— Скобеевой, — медленно повторил Андрей, не поднимая головы. Все это время он смотрел на пол: плиточные ромбы белого цвета, затирка черного. Они крохотными сотами расползались по периметру больницы от входа и до распашных дверей, куда то и дело сновали люди в белых халатах.

— Возможно, вам следует позвонить родственникам…

— У меня их нет, — не дрогнув в голосе, он добавил: — Все умерли.

— Нет, я имела в виду не ваших родственников, а мисс Скобе…евой.

— Она сирота. Как и я.

Отложив в сторону ручку, медсестра произнесла подходящие в такой ситуации соболезнования. Впрочем, Андрей их не слышал, он поднял взгляд на тяжелые двери, в которые недавно увезли каталку с телом Тины.

— Операция продлится несколько часов, будет лучше, если вы вернетесь домой. Сейчас вы ничем не можете помочь.

— Мне нужно быть здесь, — упрямо произнес Андрей.

Медсестра покрутила между пальцами шариковую ручку и, наконец, взвесив все за и против, сказала:

— На втором этаже есть комната отдыха, она только для членов семьи, так что…

— Значит я член семьи Алевтины, — во взгляде молодого мужчины было столько решимости, что лучше было не спорить.

Андрей Воронцов поднялся на второй этаж, там, в конце длинного и узкого как кишка коридора располагалась комната с диваном, парой кресел и кофейным автоматом. Тусклый свет, монотонное жужжание лампы и двери. Слева и справа они грудились вдоль стены до самого лифта. Пройдя мимо одной из них, Андрей заметил, что вместо номера палаты на выкрашенном в белый дереве красовалась наклейка с именем Барбара. Воронцов и сам не понял, зачем повернул ручку и зашел внутрь.

Через пару секунд, когда глаза привыкли к темноте, уродливые тени оказались не менее уродливыми аппаратами жизнеобеспечения. Почки, легкие, сердце — вся их сложная работа отображалась на дисплеях в мерном писке и бездушных диаграммах.

Глядя на ритм маленького сердечка, Андрей понял, что сейчас и ему бы не помешал такой аппарат — проверить, не умер ли он, все ли в порядке с его собственным сердцем?

Нащупав на стене провод, он включил бра и зажмурился. Тщедушное тело маленькой девочки, лет десяти, терялось среди величия всех этих агрегатов. Бледная, почти одного тона с постельным бельем, она лежала без движения. Казалось, даже не дышала. Андрей поежился и сел на стул рядом с кроватью.

На пустой прикроватной тумбочке особенно ярко сияли золоченые звезды на книжной обложке.

Андрей взял книгу и медленно прочитал название, написанное на английском:

— Девочка на звезде.

Какая-то сказка очередной модной писательницы, Воронцов пролистал пару страниц и не нашел там ничего интересного: принцесса Мирабель, волшебная звезда, неудачник принц и куча невнятных тайн.

Единственное занятное во всей книге — подпись на последней странице: Барбара, скорее выздоравливай и возвращайся в школу, мы скучаем.

— Значит, все-таки, Барбара, — прошептал Андрей, — красивое имя. Не такое, как Алевтина, но… — он запнулся, поняв, что сказал невероятную глупость. Но малышка спала и едва ли слышала его. Тем более Воронцов говорил на русском, которого юная пациентка знать не могла.

— А хочешь, я расскажу тебе про настоящую девочку на звезде? — облизав пересохшие губы, прохрипел он. — Самую настоящую. Ее папа и мама были звездами. Они жили далеко на небосводе и оттуда следили и оберегали…нет, стоп. Боже, что я несу…

Ослабив узел галстука, Андрей откинулся на спинку кресла. История, которую он хотел рассказать, жгла изнутри и просилась наружу. А единственная слушательница едва ли была против грустной сказки с неоконченным финалом. Так что, поразмыслив еще минуту, Воронцов продолжил:

— Мне всегда нравились машины. Больше чем самолеты и много больше чем корабли. Мы с Максом должны были ехать в Новгород на машине, но сестра отговорила меня. Да, можно сказать, что все началось с одного короткого звонка…

— Андрей, пообещай мне кое-что, — начала Кристина.

— Обещаю.

— Ты не дослушал. Обещай, что не поедешь в Новгород на своей машине.

— Я не поеду на машине, — послушно повторил за сестрой и добавил: — Крис, любопытства ради, ответь, на чем мне тогда ехать?

— На ишаках, — пробурчал Макс, сидевший в кресле напротив. Он еле успел увернулся от летящего в него карандаша, но сохранил серьезное лицо.

— Не знаю, Андрюш, придумай что-нибудь. Самолет, поезд, автобус на худой конец.

— Самолеты в Великий Новгород не летают, там, Кристиночка, аэропорта нет, но что-нибудь я обязательно придумаю. А взамен ты расскажешь, в чем причина твоих переживаний.

— Я видела сон…

— Звучит убедительно, — кивнул я и, отведя трубку в сторону, шепнул Максу: — она видела сон.

Тот понимающе пожал плечами.

— Ты попал в страшную аварию, Андрей. Джип столкнулся с какой-то фурой. Она была огромная и знаешь…какая-то аленькая, с белой полосой и…господи, мне даже вспоминать такое страшно. Андрюша, ты же хороший брат, пообещай…нет, поклянись мне, что не поедешь на машине.

— Клянусь, — серьезно кивнул в ответ и после очередного напоминания о лекарствах нажал отбой.

Макс все это время следивший за нашим разговором, крутанулся в кресле и, остановившись напротив стола, спросил:

— Бронируем поезд?

— Нет, — я даже удивился такому глупому вопросу: — я хороший брат, но не полный кретин.