Перевозбуждение примитивной личности - Екатерина Вильмонт

Вот уж воистину, от сумы и от тюрьмы не зарекайся! И еслипроблема сумы сейчас передо мной в силу многих обстоятельств не стоит, то втюрьму я все-таки угодила, хоть и в голландскую! И всего лишь на три дня,смешно, правда? А дело было так: выхожу я в Маастрихте из супермаркета и вижу:какой-то молодчик арабского типа вскрывает багажник моей машины. А надо вамсказать, что в Голландии обычно полицейских не видно, но когда нужно, они туткак тут. Но не в моем случае! Тогда я выхватила из пакета литровую бутылкукока-колы, подбежала к нему сзади и шарахнула по башке! А что еще мнеоставалось? Он упал и вроде даже потерял сознание. Вот тут сразу появились двоев полицейской форме и арестовали меня. Но я не испугалась, я ведь в Европе,разберутся… Вот если б я в Америке негра так шарахнула, меня с их гребанойполиткорректностью могли запросто черт-те в чем обвинить, а тут… Я позвониласвоему адвокату, но три дня все-таки пришлось отсидеть. Хорошо отдохнула, междупрочим. Меня только беспокоили мои звери – собака Тузик, чистокровная дворняга,и два кота, Кукс и Мойша. Но старый друг Додик согласился эти три дня пожить вмоем доме и присмотреть за зверинцем. В последнюю тюремную ночь мне приснилсясон – я, совсем молоденькая, играю в волейбол на пляже в Красной Пахре, где уотца была дача. Мне жарко, я вхожу в речку и плыву по течению, и мне такхорошо, прохладно, а солнышко светит, берега пустынные, и вдруг я вижу полянку,всю в ромашках, такие в природе редко встречаются, все больше на рекламныхснимках в глянцевых журналах… Я вылезаю на берег и вдруг осознаю, что мне отсилы лет семь-восемь, а в волейбол я играла восемнадцатилетней… Значит, если быя не вылезла на берег, то могла бы доплыть по этой речке до небытия? Но тут япроснулась. Странно, мне редко снятся сны, а уж снов о прошлом я практическиникогда не вижу. К чему бы это, думаю?

Утром я вышла «на свободу с чистой совестью». Встречал меняДодик.

– Ну ты даешь! – он обнял меня. – Как тебеголландское узилище?

– Класс! Но все-таки больше всего на свете хочетсяпринять душ! Как там мои звери?

– Нормально! Кукс только очень скучает.

– Он обиделся, не будет неделю со мной общаться, я егознаю!

– Слушай, Динка, а кто такая Тося Бах?

– Кто? – ахнула я.

– Звонила какая-то Тося Бах. Из Москвы.

– Господи, невероятно! Это моя одноклассница… Но какона узнала мой телефон?

– Вероятно, у твоего отца?

– Исключено. Отец не знает ни адреса, ни телефона. Мыпоследний раз общались лет десять назад, и я тогда еще жила в Амстердаме. А чтоона хотела?

– Понятия не имею, спросила только, я муж или не муж.Еще спросила, где ты?

– И ты, конечно, не отказал себе в удовольствиисообщить, что я в тюрьме? – засмеялась я.

– Как ты хорошо меня знаешь! Разумеется, я сказалчистую правду!

– А она что?

– Сперва глухо замолчала, потом решила, что я шучу, апотом я сжалился над ней и заодно над твоей репутацией в родном городе и всеобъяснил. Так что она сегодня будет звонить, если, конечно, не слишкомиспугалась.

– Интересно, что ей понадобилось? Я о Тосе Бах большедвадцати лет не слышала.

– Ну, наверное, собралась зачем-то в Голландию или вБельгию, вот и разыскала тебя.

– Но через кого?

– Ну, в принципе, можно через адресный стол найтичеловека.

– Но она не знает моей новой фамилии…

– Ерунда, Динка, найти человека не так уж сложно.Какая-нибудь наша Арахна [1] где-то тебя упомянула, кто-то тебявспомнил…

– Да, вероятно…

Между тем мы приехали в маленький бельгийский городМаасмехелен, где я после смерти мужа жила со своим зверьем. Тузик с громкимлаем кинулся ко мне, Мойша стал радостно тереться о мои ноги и громкомурлыкать, а Кукс смерил меня сумрачным взглядом и величественно удалился.Обиделся, как я и предполагала. Он же не знает, что я не развлекалась настороне, а сидела в тюрьме и потому нуждаюсь в сочувствии.

– Додик, заходи, кофе дам.

– Нет, благодарю, у меня и так проблемы в личной жизнииз-за твоего хулиганства! Я только заберу лэп-топ и пижаму. А вот вечером давайгде-нибудь поужинаем!

– А личная жизнь?

– К вечеру я с ней уже на сегодня покончу! Созвонимся?

– Конечно!

Как все-таки хорошо дома! Однако наслаждаться домашним уютоммне мешала мысль о звонке Тоси Бах. Это был звонок из прошлого, далекого и,казалось, прочно забытого. Я вроде бы хорошо усвоила науку забвения. Жизньсложилась так, что каждые несколько лет приходилось говорить себе – забудь. Скаждым разом мне это давалось все легче, а Тося Бах была из того, самогодолгого, периода, забыть который было труднее всего, ведь там осталось всё – родители,детство, юность, школа, первые влюбленности, первая взрослая любовь, родина,наконец… Но я справилась, по крайней мере, мне так казалось, пока эти семь букв– Тося Бах – не взбаламутили душу…

Тося Бах была моей школьной подругой, мы с первого класса сиделиза одной партой, правда, часто ссорились, уж очень разные характеры. Новсе-таки общего было больше. Ее отец был крупным ученым, мать тоже, у них былабольшая, типично профессорская квартира с массой книг, не слишком ухоженная,там всегда слегка пахло пылью, но мне у них нравилось. Их домработница Марусяделала фантастические блинчики с мясом. Тоська была младшей дочерью в семье, иее родители были лет на десять старше моих. У нас тоже была большая квартира смассой книг и домработница, правда, она занималась только уборкой и стиркой,готовить бабушка ей не доверяла. У Бахов домработница жила много лет, а у насони менялись очень часто. И вообще, их дом представлялся мне какой-тотвердыней, а наш – шатким и валким. Что впоследствии и подтвердилось… Интересно,Тоськины родители еще живы? Неужели она хочет приехать и потому разыскала меня?А я хочу ее видеть? Не знаю… Наверное, скорее хочу, но лучше бы этого не было…Вон как от одного только упоминания ее имени все разбередилось… И боль отпотери мамы, и обида на отца и бабку, и вообще… Но тут зазвонил телефон.