Девушка в зеркале - Сесилия Ахерн

Его звали Герман Бэнкс. Он унаследовал шесть тысяч долларов от богатой старой тетки по имени Барбе-релла Вейсман, которую знал лишь по рассказам родителей; пять его сестер и брат и четырнадцать кузенов и кузин тоже никогда в жизни не видели дорогую тетю Эллу, их таинственную молчаливую благодетельницу.

Едва старшему брату Германа, Хэнку — урожденному Генри Бэнксу, — стукнуло восемнадцать, он мигом истратил свою долю, купив подержанный «шевроле», и остался без гроша, поскольку все сбережения и текущие заработки уходили на ремонт. Не таков был Герман. Тремя годами моложе брата, он не сразу получил деньги и свободу — то есть возможность вырваться с фермы в Миссури, где летом собирал кукурузу, зимой ворошил сено, стараясь между делом выкроить время для учебы. В семье за образованием не гнались, но Герман отчаянно стремился в школу, его привлекали не столько знания, сколько долгие поездки на автобусе, особенно когда за окном заканчивались тошнотворные поля, которые он видел даже во сне. Школа означала свободу, а знания были для него лишь побочным продуктом. В отличие от Хэнка, вечера напролет катавшего девчонок в своей колымаге, Герман даром времени не терял — он наблюдал, ждал, строил планы.

И в восемнадцать лет, получив наконец наследство, он открыл два киоска и принялся торговать свежим апельсиновым соком и сандвичами. А еще — к невыразимому ужасу отца — купил землю под разведение соевых бобов, чтобы полученную прибыль вкладывать в новую перспективную отрасль — компьютерные технологии. Так, шаг за шагом, расчетливый Герман заработал состояние в несколько миллиардов. Даже когда начался экономический спад, его компания «Герман Бэнкс организейшн» приносила годовой доход в два миллиарда по операциям как внутри страны, так и за рубежом. Он занимался торговлей недвижимостью, розничной торговлей, рекламой, владел гостиницами и гольф-клубом и до сих пор не уставал поражаться тому, как элементарное стремление к свободе открывает в человеке скрытые возможности, о которых никто и не догадывался.

Герман был хорошим человеком, его считали честным и справедливым. Младший ребенок в семье, он с детства вынужден был научиться выживать, отражая бесконечные атаки и поучения пяти сестер. Герман был уверен, что именно в те годы набрался умений, позволивших ему в дальнейшем находить подход к людям — а также и к их имуществу. К пятидесяти четырем годам Герман приобрел статус легенды делового мира, жилье в Верхнем Ист-Сайде, остров в Карибском море, особняки в пяти странах. И все же, будучи бизнес-медиамагнатом на пике карьеры и возможным кандидатом в президенты, он не мог отделаться от грызущего его недовольства.

Это чувство не имело ничего общего с беспокойством по поводу сорвавшихся сделок или нестабильности рынка, и даже его брат-неудачник, который вдруг перестал ему докучать и пустился, вероятно, в скитания по улицам Нью-Йорка, продавая душу за дозу героина, был тут ни при чем. Конечно, все это тревожило Германа, но не было главным, равно как и недавнее признание жены, что она вот уже четыре месяца изменяет ему с личным тренером, смазливым потным волосатиком, который приезжал к ним каждое утро и сразу отчего-то не понравился Герману. Герман не хотел знать имени негодяя, вообще не желал думать о нем и боялся даже представить, что он с ним сделает, если тот явится еще раз. Герман терпеть не мог чувствовать себя глупцом, а его обманули как последнего дурака. Или он и вправду свалял дурака? Он любил жену до умопомрачения. Все вышло как в книгах. Ей было двадцать шесть, и он знал, что его ровесники обыкновенно увлекаются женщинами намного младше себя — это признак кризиса среднего возраста. Даже если Герман и жил в придуманном мире, любовь к жене была совершенно реальная и клятва, что он дал в церкви два года тому назад, была произнесена им от чистого сердца. Ему казалось, что и она его любит. Она говорила об этом прошлой ночью, во время очередного скандала со слезами и взрывами ненависти, терзающими их с тех пор, как открылась ее измена. Жена оправдывалась, что из-за его вечной занятости, увлеченности работой, страсти к обогащению она чувствует себя одинокой, уязвимой и нелюбимой. Он не видит ее, не слушает, думает только о работе. И все в таком духе.

Однако не личные неурядицы лишали его сна, не давали сосредоточиться и отвлекали во время рабочих собраний, а горевшая в нем с юных лет неутолимая страсть. Эта страсть зародилась на сеновале их семейной фермы, где Герман, бывало, лежал, когда, сбежав с ненавистной крестьянской каторги, умудрялся урвать минутку на отдых и погрузиться в мир Хемингуэя, Джойса, Диккенса или Стейнбека. Книги всегда были его отрадой. Он пристрастился к чтению благодаря одному автостопщику, которого отец подобрал по дороге из города и предложил пожить летом у них на ферме, потому что в поле требовались рабочие руки. Это был молодой человек, длинноволосый и бородатый. Борода начиналась у самых глаз и покрывала все лицо, а волосы он заплетал в косу. На вопрос, как его зовут, он, подумав, ответил: «Зовите меня Габриель».

Кроткий Габриель говорил еле слышным голосом, зато в поле работал за двоих, а пронзительный взгляд его голубых глаз заставлял мать заливаться краской, когда она кормила его на кухне. Сестры его очень полюбили, особенно Аннабел, о которой, впрочем, говорили, что она любит всех мужчин в округе. Как-то раз Герман смог лично убедиться, что это не просто сплетни, застав их вдвоем в амбаре: голый зад Габриеля сверкал меж задранных ног Аннабел.

Но не этот случай изменил жизнь Германа. В один из редких свободных дней Габриель отрешенно сидел под яблоней с книгой в руках, взгляд его был устремлен в такие дали, которые трудно было даже вообразить. Он либо не слышал, как подошел Герман, либо слышал, но не отреагировал, поскольку то, что происходило на страницах, было несравнимо важнее. Он не пошевелился, даже не поднял головы, и Герману оставалось лишь сидеть и ждать, пока на него обратят внимание. Прошло не менее получаса, прежде чем Габриель закончил читать и посмотрел на мальчика — всё тем же рассеянным и мечтательным взглядом, будто и не видел его вовсе, отчего Герману страшно захотелось самому прочитать эту книгу. Ах, если б он только умел переноситься куда-нибудь подальше не сходя с места, тогда его проблемы были бы решены. Книга называлась «Гроздья гнева».

Герман принялся читать, пользуясь любой возможностью уединиться с книгой. Отец был очень недоволен, сестры изводили его насмешками, полагая, что он просто обезьянничает, подражает Габриелю. Мать, его молчаливый союзник, не то чтобы поощряла его увлечение, но, натыкаясь на него в укромном месте, куда он забивался с книгой — здесь присутствовало только его тело, мысли витали в другом месте и уже исчезнувшем времени, — всегда предупреждала сына, если кто-нибудь приближался. Большего ему и не требовалось. Хэнк, вернувшись ночью с очередной гулянки, расталкивал его и заставлял читать вслух. Впрочем, одного запаха перегара было достаточно, чтобы Герман проснулся. Если во время чтения младший брат начинал клевать носом, Хэнк выдергивал из-под него матрац и Герман падал на пол с верха двухъярусной кровати, взбирался обратно и продолжал читать, недоумевая, что это — такая изощренная пытка или брату действительно нравится слушать, как он читает. Теперь, когда им обоим было за пятьдесят, Герман был уверен, что Хэнк не менее чем он любит уноситься в иные миры. Поразительно, насколько они схожи, только Герман выбрал книги, а Хэнк — наркотики и алкоголь.