Позволь ей уйти - Юлия Монакова

Москва, 2017 год

— Ты мне нужен, Паш!..

Он поморщился, прислушиваясь к знакомым рыданиям в трубке. Всё как обычно — не вовремя и некстати, Милка была в своём репертуаре. И такой привычный надрыв в голосе: истеричный, захлёбывающийся, отчаянный, словно от его решения зависит, ни много ни мало, вся её пустая никчёмная жизнь.

— Мил, вообще-то у меня сегодня премьера, — отозвался он без особой надежды на то, что будет услышан, но всё-таки стараясь не скатываться в откровенное раздражение. — А я, на минуточку, ведущий солист театра, если ты вдруг случайно забыла. Без меня спектакль просто не состоится.

Смешно было взывать к её разуму. Смешно, глупо… Мила никогда не разделяла и не понимала его страсти к балету, наоборот — частенько подкалывала его столь “немужской” профессией.

— Мне очень хреново, Пашечка, миленький, — она продолжала заливаться слезами. — Честное слово, мне так плохо и одиноко сейчас, что если ты меня не поддержишь, если бросишь в беде, я… я что-нибудь с собой сделаю, так и знай!

И снова до боли предсказуемо: угрозы и эмоциональный шантаж… сколько раз за все годы Павел вёлся на этот дешёвый трюк? И ведь знал, прекрасно знал, что ничего она себе любимой не сделает, кишка тонка… а сердце всё равно захлебнулось предательским страхом за эту дурищу.

— Вот только не надо глупостей, хорошо? Мил, послушай… прямо сейчас у меня правда никак не получится. А сама сможешь подъехать к театру?

— Смогу, — она жалобно шмыгнула носом. — Ты же меня встретишь у служебного входа?

— Не обещаю, я могу в этот момент быть на сцене. Оставлю пропуск на твоё имя у вахтёрши — проходи внутрь и поднимайся в мою гримёрку, договорились?

— Ладно… — Мила снова всхлипнула. — Сейчас подъеду.

Это была громкая премьера, почтить своим присутствием которую собиралась сегодня вся великосветская Москва: легендарный балет Прокофьева “Золушка”, точное воссоздание самой первой, послевоенной постановки Большого театра с гениальной классической хореографией Ростислава Захарова.

Билеты разлетелись из столичных театральных касс за три месяца до спектакля. Сюжеты о премьере крутили все телевизионные каналы. Официальные аккаунты Театра балета в инстаграме, фейсбуке и твиттере буквально трещали по швам от комментариев поклонников, а фанатский паблик Павла Калинина ВКонтакте был заспамлен нескончаемыми признаниями в любви. Мобильные телефоны ведущих артистов разрывались от звонков журналистов круглые сутки.

Павлу досталась партия Принца, и он выглядел в ней удивительно органично и гармонично, словно был рождён для этой роли. Белокурые пышные волосы, на которых так естественно смотрелась символическая корона, выразительные серо-голубые глаза, высокий рост и тонкая кость, а также утончённый аристократизм, природное изящество и пластика, отдалённо напоминающая грациозные движения дикой кошки — всё это невольно навевало ассоциации с особами королевских кровей.

Сейчас же, когда до начала представления оставалось каких-то полчаса, Павел нервно метался по своей грим-уборной, ожидая Милиного появления, и никак не мог сосредоточиться на предстоящем спектакле. Он машинально делал растяжку и разминал мышцы ног, но думал при этом совершенно о другом.

В дверь деликатно постучали.

— Не помешаю?..

Это была Анжела — принаряженная по случаю премьеры, свежая и прелестная, как цветок. Струящийся шёлк дорогого вечернего платья прикрывал парализованные ноги. Ловко управляя своим креслом-коляской, она въехала внутрь, сделав знак охраннику оставаться за дверью и ждать её.

— С премьерой, Паша, — она подождала, когда он наклонится, чтобы поцеловать её в щёку. Он уловил знакомый свежий аромат духов — нежный, ненавязчивый, тонкий… как сама Анжела.

— Спасибо. Я думал, ты уже в зале.

— Мне просто захотелось увидеть тебя перед началом, — она мило улыбнулась, показав ровные белые зубы, хоть в рекламе зубной пасты снимайся. Анжела вообще была красавицей и при этом не стервой. Редкое сочетание.

— Волнуешься? — спросила она.

— Слегка, — он не стал признаваться, что волновался больше по другой причине. Ещё не хватало ей знать о Милкиных закидонах…

— У тебя выход только во втором акте. Есть время настроиться, собраться с силами, — заботливо произнесла Анжела. Павел рассеянно кивнул.

— Да, конечно…

— Всё будет хорошо, — сказала она, глядя на него снизу вверх огромными голубыми глазами. — Я верю в тебя. Ты заслуживаешь только главных ролей, Паша, слышишь меня?.. Ты заслуживаешь, — она интонационно выделила это слово. — И мне не хочется, чтобы ты думал, будто получаешь эти роли благодаря моему отцу…

— Я так не думаю, — поморщившись, перебил он её. — Правда.

— Честное слово, я ни о чём его не просила! Ты ужасно талантливый. Тебя утвердил худсовет… — как же ей хотелось самой верить в то, что она говорит!

— Конечно. Спасибо за то, что неизменно поддерживаешь, — он взял её ладонь в свои руки, ласково погладил, а затем сжал тоненькие прохладные пальчики девушки, которая смотрела на него с откровенным, жадным, неприкрытым обожанием, как на божество.

— Тебе безумно идёт этот образ… — выдохнула Анжела. — Ты… такой красивый.

— Это ты красивая, — поправил он, улыбнувшись. — Потрясающе выглядишь, правда.

Она опустила ресницы и торопливо сделала вид, что поправляет свою безупречно уложенную причёску. Так и не научилась принимать комплименты, глупенькая. А может, просто не доверяла им больше.

— Ну ладно, не буду тебя отвлекать, — Анжела усилием воли снова заставила себя взглянуть ему в лицо. — Я в зал. С богом!.. Увидимся на банкете после спектакля, мы с папой тоже приглашены.

— Хорошо, увидимся, — пообещал он, хотя не был до конца уверен, сможет ли принять участие в пост-премьерном банкете. Это зависело от того, в каком состоянии будет Мила…

Весь первый акт Павел представлял собой сплошной комок нервов: бестолково топтался за кулисами, мешая остальным артистам, возвращался в гримёрную, пулей слетал вниз к служебке и в сотый раз интересовался, не появлялась ли Мила. Старушка-вахтёрша только разводила руками: пропуск на имя Миланы Елисеевой так и лежал невостребованным.

Павел без конца звонил ей, но она не брала трубку. Его колотило крупной дрожью от напряжения и тревоги, он не знал, чего ему сильнее хочется — придушить Милу, когда она всё-таки появится, или крепко стиснуть в объятиях и зацеловать на радостях… только бы она поскорее пришла. Только бы поскорее!..

— Господи, ну что ты маешься, бедняжка, — насмешливо фыркнул Артём, развалившись в кресле и наблюдая за лихорадочными метаниями друга по гримёрке. Он был облачён в костюм Кавалера и тоже должен был выходить на сцену лишь во втором акте, во время бала. Главных ролей в театре Артёму не давали, но парень не хватал звёзд с неба и вполне был доволен своим положением в кордебалете.