Счастье есть - Александр Шохов

Манечка Мейкер, стройная двадцатиоднолетняя шатенка с симпатичным личиком и ярко-зелеными глазами, медленно курила на своем балконе, пуская струйку дыма так, чтобы попасть в пролетающий мимо тополиный пух.

Курение было для нее, скорее, баловством, своеобразной взрослой игрой. Собственно, не прошло еще и месяца с того момента, когда Маня закурила, но она уже подумывала, что надо с этим развлечением завязывать.

Квартирка на втором этаже старой пятиэтажки, доставшаяся ей от бабушки, выходила балконом во двор, где росли высокие и стройные тополя. Тополя шумели под порывами ветра. Манечка немного скучала. И было вполне понятно, почему. Был май. Была суббота. Три часа дня. А никакие планы на вечер почему-то еще не сложились.

Халатик, в который была одета Манечка, периодически вздрагивал от движения воздуха. Тело под легкой одеждой покрывалось маленькими приятными мурашками. В Одессе было довольно тепло. Но еще не по-летнему. Не наступила еще та нежная жара, которая ласкает тело при каждом движении воздуха и манит купаться на голом пляже Чкаловского санатория. Но зимняя промозглая сырость уже безвозвратно исчезла в прошлом. Маня поглядывала на тополя, на белые облака, быстро бегущие в безмятежно-голубом океане неба. И ей было хорошо. Хотя и немного тоскливо.

Из подъезда, переваливаясь как плюшевый медвежонок, вышла старушка, Екатерина Витальевна, неодобрительно относящаяся к Мане, а также к ее друзьям и подругам, которые время от времени смущали ее вечерний сон. Она взглянула на Манечку снизу вверх, но не поздоровалась.

– Здравствуйте, Екатерина Витальевна! – крикнула Манечка.

Старушка небрежно кивнула в ответ и, медленно вышагивая, скрылась за углом дома.

По двору медленно шел мужчина из соседнего подъезда. Кажется, его звали Максим. Он три года назад потерял в автомобильной аварии жену и сына, и теперь жил один. Несчастный человек! Манечка искренне ему сочувствовала, но чем тут поможешь? Как говорится, Бог дал, Бог взял.

Заметив Манечку, курящую на балконе, Максим помахал ей рукой. Манечка помахала в ответ.

– Добрый вечер! – сказал он. – Вас, кажется, зовут Маня?

– Добрый вечер. А Вас, кажется, зовут Максим?

– Макс. Обычно Макс, – ответил сосед. – Я много раз видел Вас на этом балконе. И всегда хотел сделать что-нибудь, но не решался.

– Вы меня уже интригуете, – улыбаясь, сказала Манечка Мейкер, и в ее голосе заиграли бархатные нотки. – В чем вопрос?

– Я хочу… пригласить… Вас в ресторан… сегодня вечером. Вы не откажетесь?

Было похоже, что слова эти дались Максу с большим трудом. Он даже останавливался несколько раз на середине фразы, словно боясь, что Манечка перебьет его и не даст договорить. Произнеся свой вопрос, он склонил голову, явно ожидая отказа.

– Как раз сегодняшний вечер у меня совершенно, – Манечка сделала театральную паузу и картинно вдохнула и выпустила сигаретный дым, – свободен. Во сколько?

– Я уже заказал столик в «Петровском» на семь вечера.

– Заходите после шести, – сказала Манечка, и, потушив сигарету, ушла вглубь своей квартиры.

Ресторан «Петровский» был одним из самых красивых и дорогих в городе. Манечка не то, чтобы не бывала в дорогих ресторанах. Бывала. Но раз уж ее пригласил Макс, надо было как-то выглядеть. Пересчитав деньги в кошельке, Манечка позвонила подруге Ксюше Фаер, которая держала спа-салон, и уже через полчаса ехала к ней в такси, держа на коленях пакет с платьем и туфельками.

Макс зашел к себе в квартиру с улыбкой на лице. Он поймал себя на этом, и подумал, что его лицо успело отвыкнуть от улыбки. Прошло почти три года с той самой аварии.

Повсюду со стен на него смотрели фотографии жены и сына. Он уже привык, что они таким образом продолжают быть вместе с ним. И иногда подолгу разговаривал с фотографиями. Сейчас он вспоминал прошедшие три года как один бесконечный день, наполненный безумной, всепоглощающей пустотой, бесконечно длящийся день похорон. Он развесил фото из семейного альбома сразу же после возвращения с кладбища. Тогда же он заметил, что фотографии как будто бы следят за ним глазами, когда он перемещался по квартире. Конечно, это был всего лишь визуальный эффект. Но какое-то время он утешал себя тем, что они, живые и любимые, все еще здесь, просто он больше не может их увидеть. Утешение было слабым. И за эти годы превратилось в пытку. Его боль никуда не ушла за эти годы. Она просто превратилась в привычку.

В углу все еще висела икона с разбитым стеклом. Он разбил ее в день аварии, когда вернулся из больницы, весь покрытый синяками, но без единого перелома. А его жену и сына врачи спасти не смогли. Макс сидел около операционной и ждал. Ждал, пока ему не сказали, что все кончено. Он вернулся домой, и не знал, как справиться с болью и отчаянием. Он разбил икону, он сбил себе кулаки о пустые стены. Он не мог ничего изменить. И только повторял внутри себя один и тот же вопрос: «Боже! Если ты есть, почему ты допустил это?!». Это была обида на Бога, на весь созданный им мир. Обида и сейчас горела темным пламенем в самой середине его сердца. Вопросы к Богу, которые он хотел задать тогда, по-прежнему теснились в его сознании, словно отравленные стрелы, которые было не в кого выпустить. Хотел бы он знать, почему существует смерть. Почему он потерял самых близких, самых любимых людей? Потерял? Это не совсем то слово. За рулем машины в тот день был Макс. Его неосторожность убила жену и сына. А он сам чудом остался жив. Чудом. Зачем?

Максу недавно исполнилось тридцать восемь. Когда случилась авария, ему было тридцать пять, и он чувствовал, что начинается самая счастливая часть его жизни. А потом все прервалось. И вот уже три года у него ничего не было, кроме этой боли, и выжигающей его душу вины.

По привычке Макс бросил гневный взор на икону, а потом подумал, что его злость и обида на Бога совершенно напрасны. «Нет никакого Бога! – сформулировалась в его сознании четкая мысль. – А значит, и злиться не на кого».

Макс сел за письменный стол, за которым когда-то учил уроки его сын. Открыл верхний ящик. Достал толстую тетрадь. Открыл ее на первой странице. Тетрадь была пуста. Только несколько жирных точек стояли в первой строке. Макс взял ручку и хотел написать хотя бы одно слово. Но так и не смог. Ручка оставила еще одну жирную точку в первой строке.

Это была идея психолога, Альберта Абрамовича. Он порекомендовал Максу завести дневник. Это было почти две недели назад. Психолог сказал, чтобы Макс не приходил к нему на очередной сеанс, пока не сделает это. Макс снова коснулся ручкой бумаги, намереваясь написать то, что он подумал только что, глядя на разбитое стекло иконы. Появилась еще одна точка. Но в слово она так и не превратилась.

Психолог Альберт Абрамович Карапетян занимался с ним уже около года. Обратился Макс к нему по совету своего друга детства, Алекса. Тот и сам ходил к Альберту Абрамовичу вместе с супругой, у них был сложный период совместной жизни. Альберт Абрамович считался в городе хорошим специалистом. К нему ходили многие уважаемые люди. И хотя у Алекса в семье отношения так и не наладились, тем не менее, он хорошо отозвался об Альберте Абрамовиче и рекомендовал его Максу.