Няня для тирана - Наталия Богатенко

Я стояла, оглушенная, дрожащими руками комкая помятый лист бумаги. Пелена слез застилала глаза, по щекам катились ручейки соленой влаги, и я слизывала их машинально, снова и снова всматриваясь в строки. Обыкновенное письмо, знакомый почерк отца, твердая рука, запоминающиеся округлые гласные, аккуратные, убористые буквы. Двенадцать строк, решивших судьбу меня и моего новорожденного ребенка.

Эмоции душили, мешали трезво мыслить. Когда написанное стало расплываться, сливаясь в неразборчивые кляксы, я смяла лист и бросила на пол. За окнами тихо шуршал дождь, осень наступила чересчур рано, прогнав погожие дни августа. Унылая пора года, под стать моему сегодняшнему настроению.

У ног ластился большой рыжий кот, требовательно терся головой о щиколотку, напоминая, что так и не получил свою законную порцию корма. Я почувствовала угрызения совести. Животное ни при чём, его вины в том, что покойный хозяин совершил страшное деяние, не было.

— Идем, Бакс. — ласково, насколько могла при обуревавших меня чувствах, позвала я осиротевшего папиного питомца.

Вильнув пушистым хвостом, он охотно двинулся следом за мной на веранду. Отец всегда отличался аккуратностью, прямо до фанатизма, и меня это в юности очень злило. Всему своё место, любил повторять он, шпыняя за малейший беспорядок в доме. Сейчас я была ему даже благодарна за этот пунктик, не пришлось ничего убирать, и искать нужные документы на дом.

Они лежали в секретере, запираемом на причудливый замок. Кошачье лакомство отыскалось в кладовой, его было с запасом, одной головной болью меньше. Отдать Баксика в приют у меня и идеи не возникло, а раз уж я решила обосноваться в этой глухомани, пусть живет со мной. Живое существо, хоть и задушевные разговоры с котом не поведешь. Но всё — не одна в огромных хоромах на пять комнат.

Этот элитный поселок находился в паре часов езды от города — вокруг живописный лес, несколько озер, куда мы с папой ездили рыбачить по выходным, и внушительные коттеджи таких же акул бизнеса, каким был и мой родитель. Здесь я выросла, и близость природы устраивала меня гораздо больше, чем пыльная, северная столица.

Отец скончался внезапно, от сердечного приступа. Узнав о его скоропостижной смерти, я быстренько закончила с делами в городе и переехала сюда. Мать свою никогда не знала, по словам папы, она скончалась через полтора года после моего рождения, подхватила инфекцию, врачи оказались бессильны. Так мы и жили вдвоем, но не сказать, что я была папиной дочкой.

Несомненно, он любил меня, но методы воспитания могли быть и помягче. Я уважала его за силу воли, за то, что ни разу не привёл в дом женщину и всё свободное время посвящал мне. И вдруг эта страшная, непонятная, противоестественная правда, принять которую я пока не могла.

В письме, адресованном моей тётке Рите, отец писал, что моя новорожденная дочка отдана в чужие руки, и строго запрещал любое упоминание об этом. Для всех прочих, как и для меня, она родилась мертвой. Почему это письмо так и не было отправлено, а завалялось в корзине с хламом, я не знала. Важно было другое — пять лет я жила в обмане, а самый близкий человек хладнокровно разлучил меня с дочкой и столько лет лгал мне.

Почему он так поступил? Из-за того, кем был отец его внучки? Разве это оправдание?! От обилия этих почему разболелась голова.

Главное, я нащупала нить, за которую можно потянуть, чтобы распутать этот чёртов клубок интриг — в послании Рите упоминалось о неких Загорских, хороших знакомых отца, которые и удочерили мою девочку. Если пять лет назад эти люди перебрались в поселок и до сих пор живут здесь, мой план гораздо упрощался. Сама я с того злополучного дня родов носа сюда вообще не показывала, стремясь забыть, перечеркнуть, оставить это в прошлом.

Присев у широкого длинного окна, я задумчиво уставилась на дождь. Сжигало нетерпение, подмывало прямо сейчас броситься на разведку и расспросить соседей, но я сдерживалась. В данном случае лучший союзник это трезвая голова…

* * *

В дверь робко поскреблись, отвлекая Вадима от бумаг, и он с неудовольствием поднял голову. Просыпался рано, чтобы успеть увидеться с дочерью перед тем, как уехать на работу, у них с Сонечкой это превратилось в своеобразный ритуал. Он приходил к ней в детскую, легонько тормошил сонную девочку, или безжалостно щекотал, пока она не заливалась смехом, а потом на руках нес умываться.

Соня росла на удивление послушным ребенком, и в пять лет была очень смышленой. Начала рано говорить и ходить, в два с половиной годика наизусть заучивала длинные стишки, песенки и знала много сказок, которые Вадик неизменно читал ей перед сном. Редко капризничала, и была для мужчины настоящей отдушиной в том хаосе дел и суматошного ритма жизни, где он вертелся.

Возможно, его мать права, он чересчур баловал дочку, потакая любому капризу, но поступать иначе Вадим не мог. Соня лишилась материнской любви, едва появившись на этот свет, и он всеми силами старался компенсировать недостаток такой заботы. Нелепая гибель Тани перевернула привычный мир с ног на голову, он остался один с новорожденной дочкой на руках, и времени предаваться скорби попросту не было…

— Вадим Сергеевич…

Загорский взглядом пригвоздил возникшую на пороге домработницу к месту, и отрывисто бросил:

— Что еще, Юлия Андреевна? Вы почему до сих пор дома? Я велел Диме отвезти вас с Соней по магазинам!

— Дело в том… — женщина умолкла, нервно теребя край яркого шарфа, и не смела смотреть на Вадима.

— В чём?

— Она увольняется. — на одном дыхании выдала Юлия, и обреченно вздохнула.

О ком шла речь, ему было понятно. Очередная няня собиралась уходить, и Вадик отнюдь не был удивлен. Они не задерживались в его доме надолго, пожалуй, только предшественница Галины смогла выдержать чуть больше полугода. Нет, он не был тираном в истинном смысле этого слова, каковым его считали все поголовно жители поселка, однако, причина всё же заключалась в нём.

Слишком требовательный, подавляющий своей властностью, горячий нравом, а в порыве гнева и не стесняющийся в выражениях. Вадим это признавал. Но всё равно испытал раздражение, услышав, что нанятая неделю назад в качестве няни девушка бросала их в самый неподходящий момент — накануне его отъезда в город.

— Она настроена решительно? — поморщился мужчина, рассеянно пригладив русые, собранные в кулек, волосы.

— Более, чем. Я еле её успокоила. Плакала навзрыд. — подтвердила его худшее опасение Юлия Андреевна, поддев пальцем круглые очки, великоватые для её птичьей мордашки.

Понятно… Не далее, чем час назад он сурово отчитал Галю за то, что оставила на ночь открытыми форточки в комнате Сони. На дворе сентябрь, от сквозняка девочка могла запросто простудиться, но, видимо, эта идиотка приняла его выговор уж слишком близко к сердцу. Хотя, он, конечно, был не прав, когда обозвал её недалекой умом дурочкой, которую вообще нельзя подпускать к детям.