Обещание страсти - Даниэла Стил

Эдвард Хэскомб Роулингз сиделв своем офисе и улыбался, глядя в раскрытую утреннюю газету, лежащую перед нимна столе. Улыбка его относилась к большой фотографии на пятой странице: молодаяженщина спускалась по трапу самолета. Подпись: «Достопочтенная КизияСен-Мартин». На другой фотографии, поменьше, она же, под руку с высоким молодымчеловеком приятной наружности, покидала аэровокзал, направляясь к ожидавшему ихлимузину. Молодой человек был известен Эдварду как Уитни Хэйуорт III, младшийпартнер юридической фирмы «Бентон, Тэтчер, Пауэрс и Фрай». Эдвард знал Уитни стех пор, как мальчик закончил юридическую школу, — было это десять летназад. Но в данном случае дело не в Уитни. Эдварда интересовала миниатюрная женщина,державшая его под руку. Ему были так хорошо знакомы ее почти смоляной чернотыволосы, темно-голубые глаза, типичный для англичанки молочный цвет лица.

Даже на газетной фотографии она выглядела прекрасно:улыбалась и казалась загорелой. Наконец-то она вернулась. Для Эдварда периодыотсутствия Кизии длились бесконечно. В газете сообщалось, что она только чтоприлетела из Марбелья после уик-энда в испанском летнем доме своей тети,графини ди Сан-Ричамини, урожденной Хилари Сен-Мартин. Перед этим она провела летона юге Франции, «почти в полном уединении». Эдвард рассмеялся. Все лето онрегулярно просматривал колонку с сообщениями из Лондона, Парижа, Барселоны,Ниццы и Рима. «В уединении» она провела очень насыщенное лето.

В следующем абзаце говорилось еще о троих пассажирах,прибывших тем же рейсом, что и Кизия. Среди них сенсационно разбогатевшая дочьгреческого корабельного магната, оставившего ей, единственной наследнице, почтивсе состояние. Упоминалась также бельгийская принцесса, которая прибыла в Нью-Йоркразвлечься, — разумеется, с запасом последних парижских туалетов. Неплохаяподбиралась компания. Интересно, сколько удалось Кизии выиграть в триктрак.Игроком она была отличным. Эдварда поразило, что и на этот раз основное место врепортаже отведено именно ей.

С этой женщиной неизменно так. Всегда в центре внимания,подобная сверканию молнии, всегда окруженная вспышками камер, запечатлевающих,как она входит в рестораны или выходит из театра. Когда Кизия была совсем юнойдевушкой, это было воистину ужасно — вечно жадные до новостей, вездесущиефотографы и репортеры не оставляли ее в покое. На протяжении многих лет еесловно преследовала стая пираний. Впрочем, тогда она только что унаследовалаотцовское состояние; сейчас журналисты привыкли к ней, и внимание их сталоменее назойливым.

Поначалу Эдвард изо всех сил пытался спрятать ее от прессы.В тот жуткий год. В тот ужасный; невыносимый, мучительный год, когда девочкеисполнилось девять. Но грязные писаки ждали своего часа. И дождались.Тринадцатилетняя Кизия была потрясена, когда за ней увязалась молодаярепортерша из тех, что гоняются за пикантными историями. При воспоминании обэтом лицо Эдварда окаменело. Вот мерзавка. Как можно было так поступить сребенком? «Что вы чувствовали, когда ваша мать…» На четыре года опоздала она сосвоей историей. А к полудню следующего дня потеряла работу. Эдвард былразочарован — он надеялся, что она лишится ее тотчас же, к вечеру. Тогдавпервые Кизия вкусила скандальную славу. Впервые коснулись ее сплетни ородителях, о деде с бабкой, у которых уже были и власть, и деньги. Поматеринской линии девять поколений, по отцовской — только три достойныупоминания. Власть, богатство, известность — этого не украсть, не выдумать, неполучить от доброго волшебника. С этим нужно родиться, получить с генами.Красота, шик — еще нечто волшебное в крови, нечто подобное блистательному танцумолний. И только тогда… только тогда вы сможете зваться Кизией Сен-Мартин. Идругой подобной вам не будет.

Помешав кофе в бело-золотой чашке лиможского фарфора, Эдвардоткинулся на спинку стула, устремив взгляд в окно. Справа далеко простираласьИст-Ривер, испещренная баржами и лодками. На севере раскинулся скученныйМанхэттен, утыканный небоскребами. Эдвард перевел взгляд вниз, на жилыебастионы Пятой авеню. А вдали темное пятно — Гарлем и Парк-авеню, чторасположились вокруг Центрального парка, — зелень его уже начиналаобретать цвета осени. Все это просто вид из окна, не особенно егоинтересовавший. Эдвард Хэскомб Роулингз был занятым человеком.

Отхлебнув кофе, он обратился к колонке Мартина Хэллама:сейчас узнаем, кто из знакомых в кого влюблен, кто дает обед и где, кто на этотобед придет, а кто, по всей вероятности, нет из-за какой-нибудь светскойразмолвки. Ой не сомневался, что одно-другое сообщение будет из Марбелья.Хорошо зная стиль Кизии, можно быть уверенным, что она обязательно упомянетсебя. Она разумна и никогда ничего не упускает. Так и есть: «В спискевернувшихся беглецов, которые провели лето за границей, — СкутерХоллингсуорс, Биби Адам-Джоунс, Мелисса Сентри, Жан-Клод Реймс, КизияСен-Мартин и Джулиан Бод-ли. Привет-привет всей честной компании! Свозвращением домой!»

Стоял сентябрь, и Эдварду вспомнились слова Кизии — это былотоже в сентябре, семь лет назад…

— Ну вот, Эдвард. Я все выполнила. Вассар, Сорбонна иеще одно лето у тети Хил. Теперь мне исполнился двадцать один, и дляразнообразия я хочу поступать как мне вздумается. Хватит тельных поездок поместам, которые были бы угодны отцу, которые предпочла бы мать или ты находишь«подходящими». Я потрудилась довольно — для них и для тебя. Теперь я собираюсьпожить для себя…

Она расхаживала по офису взад-вперед с неистовым выражениемлица, и Эдвард забеспокоился: что значит «пожить для себя»? Она так молода итак привлекательна…

— И чем же ты собираешься заняться?

— Пока точно не знаю. Но кое-какие мысли, конечно,есть.

— Поделись, пожалуйста.

— Я и хочу, но только не сердись, Эдвард. — Кизияобернулась, рассыпав на него искры темно-голубых глаз. Она была потрясающехороша, а когда сердилась — особенно. В глазах загорался синий огонь, кожацвета камелии покрывалась на скулах легким румянцем, и темные волосы в этотмомент матово светились, как оникс. Производимое впечатление почти заставлялозабыть о том, какая она крошечная. Росту в ней не больше метра пятидесяти, ноабсолютно пропорциональна, фигурка — точеная. В моменты гнева лицо еестановилось подобно магниту и притягивало глаза жертвы к ее собственным. Со днясмерти родителей бремя ответственности за нее было возложено на Эдварда, гувернанткумиссис Таунсенд и тетю Хилари, графиню ди Сан-Ричамини.

Хилари, разумеется, не хотела проблем. Она не имела ничегопротив, а теперь и вовсе была в восторге, когда девушка приезжала в Лондон наРождество или летом на виллу в Марбелья. Но она не желала заниматься«мелочами». К «мелочам» относились увлечение Кизии Корпусом мира и ее роман ссыном аргентинского посла, щедро освещавшийся в прессе три года назад.«Мелочью» была депрессия, которую пережила Кизия, когда молодой человек женилсяна своей кузине; «мелочами» считались и другие пристрастия Кизии люди, страны иувлечения. Возможно, в чем-то Хилари права — со временем все проходило самособой. Но, пока «мелочи» длились, разбираться с ними приходилось Эдварду. Ктому времени, когда Кизии исполнился двадцать один год, Эдвард уже нес этобремя на своих плечах долгие двенадцать лет. Драгоценное бремя.