Эволюция личности - Михай Чиксентмихайи Страница 13

Когда ум сосредотачивается на чем-то негативном, в сознании возникает конфликт. Этот конфликт, или психическая энтропия, воспринимается как негативная эмоция. Нащупав лысину у себя на голове, я могу задуматься о неприятных последствиях старения, и настроение испортится. Или мой ум может погрузиться в размышления об обстановке на работе и о том, что кое-кто из коллег пытается сделать карьеру за мой счет, а это злит и пугает меня. Или я могу лениво размышлять, почему моя жена еще не вернулась домой, и вдруг почувствовать ревность и беспокойство. Подавленность, злоба, страх, ревность — все это лишь различные проявления психической энтропии. В каждом случае внимание обращается к противоречащей нашим целям информации, и несоответствие между тем, чего хочешь, и тем, что есть на самом деле, создает внутреннее напряжение.

Но негативные эмоции не всегда зло {26}. Множество великих картин и книг было написано в попытке спастись от депрессии. Ненависть заставляла революционеров создавать более справедливые общественные институты. Страх перед молнией привел к изобретению громоотвода. Однако чересчур продолжительные негативные эмоции захватывают сознание и затрудняют управление мыслями и поступками. Более того, субъективное восприятие страха, ненависти и прочего нам неприятно, поэтому чем чаще мы испытываем подобные чувства, тем несчастнее становится наша жизнь.

Человеческий разум отличает не только «фаустовская» неудовлетворенность, но и «викторианская» сладострастная одержимость печальной стороной жизни. Поэтому если мы позволим полезным в прошлом генетическим программам управлять нашим сознанием, то это отравит наше существование в настоящем. Те, кто постоянно беспокоится о грядущих неприятностях, возможно, хорошо подготовлены к опасностям, но им не суждено узнать, какой приятной может быть жизнь. Самое лучшее — найти равновесие между тем, что хорошо для нас в контексте вида, и тем, что хорошо для нас, как для отдельных личностей, живущих здесь и сейчас. Мы не можем просто взять и отвергнуть предписания генов, но, слепо следуя им, рискуем утратить то, что делает нашу жизнь осмысленной и значимой.

ГРАНИЦЫ РАЗУМА

Насколько нам известно, уже в далеком прошлом (хотя известно нам не так уж много) люди пытались постигнуть смысл собственной внутренней жизни. Мысли и чувства окутаны тайной. Откуда они берутся? Существуют ли они на самом деле? Куда они уходят? Греки верили, что чувства и мысли рождаются в груди, индусы считали, что они возникают в различных точках, расположенных вдоль позвоночника, а китайцы полагали, что мы думаем сердцем. Пытаясь объяснить, что такое сознание, одни культуры приходили к выводу, что устами живых говорят духи умерших предков, другие верили, что это голоса богов или демонов.

Прошло немало времени, прежде чем люди начали воспринимать разум отдельно от тела {27} и осознали, что ментальными процессами можно управлять. Общее отношение, по-видимому, было следующим: мышление самопроизвольно, как дыхание и потоотделение. Жизнь разума считалась частной функцией организма в целом, столь же недоступной нашему контролю, как пищеварение. Римская поговорка Mens sana in corpore sano, или «В здоровом теле здоровый дух», отражает представление о неотделимости мышления от телесных функций. Гармонию умственной и физической деятельности особо подчеркивали восточные культуры, где разделение души и тела никогда не было столь значительным, как на Западе. Например, в йоге считается, что правильная диета, правильная осанка и правильное дыхание определяют мысли, эмоции и активно влияют на способность концентрироваться.

К тому времени, когда греческие философы приступили к систематическому исследованию природы сущего, уже было понятно, что мыслительные процессы следуют своим собственным законам и что их можно формировать и направлять по собственному усмотрению. Ведь пройдя правильную интеллектуальную подготовку, слепой поэт может писать прекрасные стихи, а хромой философ — провозглашать выдающиеся идеи.

Вслед за этими философами было провозглашено главенство разума над телом. В XIII веке святой Франциск в своих проповедях называл тело «братом ослом» — оболочкой из мяса и костей, трудолюбиво носящей ум в его путешествии (конечно, и душу тоже, но это, в общем-то, уже другая история).

В XVII веке эта дихотомия достигла наивысшей точки своего развития в беспощадном анализе умственного процесса, проведенном Рене Декартом. Декарт полагал, что поток рационального мышления может существовать независимо от всего остального — тела с его нуждами, предшествующих знаний, культурных ценностей и даже собственной выгоды. Он доказал обоснованность своих утверждений тем, что провел годы в продуваемой всеми ветрами крестьянской лачуге на морском берегу в Нидерландах, где создал невероятное количество изящных теорий. Его научные интересы распространялись от оптики, интегрального и дифференциального исчисления до первых систематических вылазок в эпистемологию. Идеи, сформулированные Декартом, имели огромное освобождающее влияние, поскольку обещали, что если люди просто сядут и хорошо все обдумают, то придут к одинаково истинным выводам.

К сожалению, вскоре стало понятно, что мозг не обособлен от остального тела и что он не является только логико-геометрической машиной для проведения дедуктивных операций. К такому заключению подталкивали, в частности, постоянные свидетельства иррационального человеческого упрямства, проявляющегося в бессмысленных войнах, жестоких диктатурах, бесполезных революциях и множестве других форм очевидно неразумного поведения. Эти идеи нашли теоретическое воплощение в трудах Зигмунда Фрейда, показавшего, что мыслями и действиями предположительно серьезных и нормальных людей правят вытесненные воспоминания о событиях детства. Например, споря со своим боссом о предложенной им компании продаж, я могу очень логично излагать рыночные и демографические тренды, однако подлинной причиной моих возражений остается моя враждебность к собственному отцу, которую босс во мне пробуждает. Цифры, которые я использую, — всего лишь логические трюки, которые я мог бы интерпретировать совершенно иным образом, относись я к боссу иначе. Вот и вся автономность мыслительного процесса.

Еще одним противником идеи полной независимости разума стал марксизм. Это учение подчеркивало роль личной материальной заинтересованности в формировании наших предположительно рациональных аргументов. Марксизм утверждал, что средневековые философы не умели отделить собственные идеи от интересов поддерживавшей их церкви; что ученые и философы эпохи Просвещения выдвигали теории, близкие по духу классу торговцев, а мыслители XIX века не просто следовали голосу разума, а отражали потребности правящего капиталистического класса. По-видимому, ученые-марксисты также позволили коммунистической бюрократии сформировать собственное мышление. С этой точки зрения, внешне рациональная аргументация — зачастую лишь замаскированная идеология, пытающаяся преобразовать эгоистические интересы в универсальные истины.

Однако не успел марксизм утратить свою интеллектуальную привлекательность, как плодородная почва Европы породила новых борцов с разумом. В последние десятилетия дело Маркса и Фрейда по развенчанию разума продолжают деконструкционизм и постмодернизм. Деконструкционизм — последнее воплощение регулярно применявшегося в прошлом подхода, в соответствии с которым невозможно никакое знание, за исключением непосредственного восприятия. Если я попытаюсь рассказать вам о своем тяжелом детстве, мои слова внесут в повествование первый уровень искажения, а ваше толкование моего рассказа исказит его еще больше. Ни логические, ни научные рассуждения не помогут избежать искажения предмета при попытке сообщить другим свое знание. Невозможно передать реальность посредством слов, все обобщения сомнительны, а одинаковое понимание предмета разными людьми — иллюзия.