Клад адмирала - Валерий Привалихин Страница 83

– И о шкатулке купца Шагалова, о ее содержимом тоже рассказывал?

– Да, я сама слышала.

– Что‑то запомнили из его рассказа?

– Все очень хорошо запомнила. Мне было уже шестьдесят лет, когда Пантелеймон Гаврилович Головачев разыскал нас с мамой.

– И вы знаете, можете описать, что именно было в шагаловской шкатулке?

– Могу. Но вам‑то это зачем, Сережа? – удивленно посмотрела на Нетесова пожилая учительница.

Нетесов был готов к ответу:

– Есть такая версия, что шкатулка с драгоценностями была утаена, спрятана после боя одним человеком. И вот теперь, может быть, след ее отыщется. А мы толком не знаем, что и искать‑то.

– Вы серьезно?

– Серьезнее некуда, Анна Леонидовна. Не буду скрывать: отчасти и по этому поводу я у вас.

– Один человек – это не Мусатов? – поколебавшись, не утерпела, спросила Непенина.

– Нет, не Мусатов, – ответил Сергей.

Опять, как перед началом разговора о спрятанных ценностях кафедрального собора и женского монастыря, возникла пауза. И опять Сергей нарушил молчание, сказал:

– Странно, что купец Шагалов доверял своему доверенному настолько, что тот знал не только о существовании шкатулки, но даже и о ее содержимом.

– Что вы, Пантелеймон Гарвилович ничего этого не знал, когда по просьбе купца организовывал поездку на заимку в Хайский лес. Просто догадывался, что там спрятаны ценности. А шкатулку увидел, когда этот страшный человек Скоба выпытал у купца, где она, и шкатулка оказалась в руках у разбойника. Скоба, завладев шкатулкой, на глазах у связанных пленников перебирал, пересчитывал содержимое шкатулки, даже задавал купцу вопросы. Мой отец тоже присутствовал при этом, все слышал, видел… – Примолкнув, Непенина уточнила: – Вы спрашивали, что именно было в шкатулке?

– Да.

– Драгоценности. Пантелеймон Гаврилович рассказывал, что после нескольких поездок на Верхнюю Тунгуску и на Лену купец Шагалов признавал драгоценности только из золота и бриллиантов. Украшения, которые он дарил жене и которые увез на заимку, были просто сказочные – и по цене, и по красоте. Три перстня, две пары сережек, ожерелье, нательный крест. Все – золото, усыпанное крупными и мелкими бриллиантами. Пантелеймон Гаврилович не говорил отдельно о каждой драгоценности, но их очень легко отличить. По почерку работы старых ювелиров. В шкатулке было еще сто золотых червонцев и сто империалов, тринадцать византийских, очевидно, весьма дорогих монет. Разбойник Скоба на заимке еще допытывался о цене коллекционных монет и шутил по поводу числа тринадцать: дескать, это и погубило кубышку купца… Но все это вместе взятое меркнет перед тремя крупными бриллиантами – «Якут», «Большой близнец Тунгус», «Малый близнец Тунгус». В шкатулке они лежали в маленьких кожаных мешочках. Головачев говорил, что в 1910 году его хозяин вернулся из Якутии с двумя очень крупными алмазами. Каждый алмаз весил почти сто карат. Шагалов специально ездил с ними на Урал или в Башкирию, там был какой‑то поселок, где гранили алмазы. Один алмаз – «Якут» – был круглый, легкий для обработки, а второй – продолговатый. Его перед гранением разрезали или раскололи на две неравные части. Поэтому и такие названия – малый и большой близнецы… Вот все это и было в шкатулке, которая досталась разбойникам…

– На несколько часов, – сказал Зимин.

– На несколько часов, – кивнула Непенина. Она потянулась к своей чашке с кофе, пригубила ее. – Совсем остыл. – И поставила чашку на стол.

– Не беспокойтесь, Анна Леонидовна, – сказал Нетесов. – Холодный даже вкуснее. Лучше скажите, если знаете: в шкатулке были медали за благотворительность?

– В шкатулке – не знаю. Я потом еще загляну в мамины записи. Но Шагалов обязательно имел такие наградные знаки. Он много жертвовал разным общинам и обществам. А вот что точно известно – в шагаловской шкатулке была бляха городского головы. Бляха носилась на груди на толстой цепочке. Скоба, найдя ее в шкатулке, забавляясь, надел на себя эту бляху, сказал, что теперь его время городским головой побыть. Не все, сказал, купцу масленица. Кажется, и не снял ее, так и убит был с этой бляхой.

– Шагалов был городским головой?

– Был. Может, я ошибаюсь, но, кажется, он в 1891 году как городской голова встречал хлебом‑солью государя‑наследника, когда тот возвращался из заграничного путешествия через Владивосток и через Сибирь в столицу. И получил из рук государя какой‑то подарок.

– Интересно, – сказал Нетесов, украдкой поглядев на часы.

Непенина после столь продолжительного для ее возраста разговора заметно утомилась. Главное было сказано. Засиживаться – недосуг. Все мысли были о том, как обстоят дела в Пихтовом, что с Бражниковым? Найдены ли рыжий и биолокаторщик Мазурин? Нетесов откровенно выжидал приличествующее число минут, чтобы начать прощаться. О чем Анна Леонидовна еще говорила с Зиминым, он не слушал.

Расстались с Непениной, и Сергей в желании поскорее попасть в Пихтовое, сев за руль, погнал «Ниву» на скорости под сто. Скверная, в частых выбоинах асфальтовая дорога заставляла его то и дело сбрасывать газ, притормаживать, и он ругал дорогу и дорожников, из лета в лето бессмысленно ее латающих.

Зимин на дорогу почти не смотрел. Находясь под впечатлением едва закончившегося разговора с Непениной, с «живой историей», вертел в руках запечатанный, перевязанный крест‑накрест тонкой капроновой ниткой пухлый конверт, на котором было написано от руки: «Русская Православная Церковь, Патриаршество, Москва, Патриарху Московскому и всея Руси Алексию (Симанскому С. В.). 30 сентября 1962 года».

– Не понимаю, почему она не отослала письмо, – сказал Зимин.

– Что тут понимать? Во‑первых, такие письма не отсылают. Из рук в руки передают. Легко ей было передать лично Патриарху, убедить лично прочитать письмо?

– Не думаю.

– Ну вот. А попади в другие руки письмо, таскали бы ее, как теперь нас и службу безопасности называют, «силовики». Допытывались бы: что и как? Да почему так поздно? Все ли договорила до конца? Хорошо еще, если бы у нее одной стали допытываться. У детей и внуков тоже спросили бы. А у нее оба сына были директорами крупных заводов, внук, у которого она сейчас живет, управляющий мощным трестом. Угольный генерал. Другой внук – в министерстве транспорта заметная фигура.

– Но сейчас другие времена, – сказал Зимин.

– Другие? – коротко поглядев на него, усмехнулся Сергей. – Ты в столичных архивах лишку пересидел. В Афгане и то лучше соображал.

– Я имею в виду в отношении к церкви…

– Насчет этого не знаю. Пушели не забыл еще, надеюсь?

– Надейся.

– Ну вот он тоже думал – «другие». Обратился. Не знаю, не буду врать, куда он в Москве ткнулся, но по адресу. С заявлением. Он знает, где спрятано колчаковское золото, пропавшее в девятнадцатом году в Сибири, готов раскрыть тайну, но при условии: все будет истрачено на нужды Пихтового. При его участии, под его контролем. Знаешь, что ему ответили?