Слуги Государевы - Алексей Шкваров Страница 62

Сафонов потом часто вспоминал эту бешеную рубку в самом начале боя. Шведы захватили два крайних редута, и бросили вперед свою кавалерию. Неслись эскадроны железные, спаенные, страшен был удар их. Когда-то! А ныне и русские кой чему научились. На рысях вымахали навстречу. И сшиблись две массы конские, блеском палашей мерцающие. Силен был удар, токмо русских-то много больше было, вот и откатились назад шведы, оставляя на поле, копытами перепаханном, своих мертвых, да раненых, что силились встать, руки протягивали, стонали громко, помощи просили. Вперед рванулась лавина русская, кости переламывая несчастным, черепа дробя подковами тяжелыми. Остро пахло землей, кровью парной, да потом лошадиным. Конница шведская за инфантерией спряталась, а та подпустила поближе драгун русских и в упор, тремя шеренгами выпалила. Многих снесло тогда с седел. Командира их Нащокина ранило, да и шотландец МакКорин поймал таки свою пулю. А Сафонову ничего. Ни царапинки!

— Уйти на фланг правый! — приказ поступил. — К Семеновке!

Там еще перед боем казаки стояли малороссийские, гетмана нового Скоропадского. Ему приказали маневр широкий совершить и выйти в тыл к шведам — обойти лес Будищенский.

Снова сошли обе армии в схватке жестокой. Только здесь за артиллерией слово было главное. Не любил Карл использовать пушки в бою полевом. Всего четыре против семидесяти двух русских у него было, остальные в лагере. Всегда на быстроту и натиск рассчитывал. До сей поры у него получалось. А ныне, выкосило картечью шеренги шведские стройные. Когда на глазах твоих рвет в клочья сразу десяток товарищей, когда валится замертво вся шеренга впереди бегущая, то и сам понимаешь, что следующий залп в твою грудь придется. Ноги сами ход замедляют, голова назад поворачивается, а за ней и туловище норовит от свинца смертельного увернуть.

Дрогнули шведы, дрогнули, и побежали. И напрасно пытались остановить их. В лес, за деревья, скорей от огня губительного. От артиллерии спрятаться можно, а вот от конницы русской хуже. Вылетели снова полки драгунские, пластали палашами тяжелыми по спинам, по головам разбегающихся шведов.

— Ну що, хлопцы? — в стременах поднялся полковник Стародубовский, а ныне гетман Иван Скоропадский, — постоим за веру Православную? Помрем смертью честной, козацкой?

— За тобою, пане полковнику! За тобою, пане гетману! — откликнулись козаки.

— А коли за мною, так за мною! — сказал Скоропадский, шапку поглубже надвигая, чтоб не потерять на скаку, зыркнул на Козаков, — А ну, гайда, хлопцы! — и вслед за тем ударил коня, и потянулись за ним полки козацкие — Стародубовский, Богуславский, Чигиринский, Переяславский и другие. К лагерю шведскому поскакали. А там козаки другие засели — запорожцы с мазепиными. Сперва пушками удачно высадили по наступающим. Многие с конями вместе рухнули наземь. А после сошлась в поединке сабельном сила козацкая. Не по одному теперь взвоет старая мать, не одна останется вдова в Немирове, Глухове, Чернигове, Стародубе и других городах. Люто рубились козаки. Одни за Украйну и другие за нее же. Одолели козаки Скоропадского запорожцев и мазеповцев. Повскакали те на коней своих быстрых, и наутек, за Днепр побежали.

Драгун и пехоту собрали на поле Полтавском. В круг поставили. Петр выехал в центр, шпагой отсалютовал:

— Сыны Отечества, чада мои возлюбленные! Потом трудов моих родил вас. Без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, имея любовь к Богу, к вере православной, к Отечеству, славе и ко мне, не щадили живота своего и на тысячу смертей устремлялись небоязненно. Храбрые дела ваши никогда не будут забвенны у потомков!

Потом долго хоронили павших. Тысяча триста сорок пять тел легло в одну могилу. Царь приказал холм над ней высокий насыпать и самолично крест водрузил. Трижды поклонился и произнес речь прощальную:

— Вы увенчались страдальческим венцом, вы стоите перед престолом Царя Небесного, поборайте-же молитвами вашими правому оружию моему, поднятому на благо Отечества!

Курган этот прозван был «Шведской могилой» [35]Вечером полк Сафонова с другими драгунскими пошел в погоню за шведами. К утру 1-го июля вышли к Переволочной. На берегу лежали изможденные шведы. Переправляться было не на чем. Пожгли все русские. Еле-еле короля на ту сторону переправили.

Левенгаупт, оставшийся старшим над войском вступил в переговоры с русскими. Время тянуть надобно было — королю дать возможность уйти подале. Собрал всех офицеров:

— Что будем делать господа?

Все глаза прятали, отворачивались. Кто-то поднял голову, бросил слова тяжкие, как камни, но верные:

— Генерал! Порядок в полках потерян. Никто не повинуется. Половина спать легла обессиленная и израненная, кто-то переправу пытается отыскать. Но тщетно. Все лодки сожжены, плоты рубить не из чего.

— Понятно! Значит, капитуляция. — вздохнул тяжко.

Сдалось пять тысяч пехоты, девять тысяч конницы, из них половина пораненные.

Узнав, что Карл ускользнул с Мазепой, Петр тут же приказал отправить за ними погоню. Вперед пошли полки Ярославский и Тверской.

— Идти с Божьей помощью за Днепр, поспешно и днем и ночью, несмотря ни на какие трудности догнать короля. Буде же Ьог поможет, тогда его взять и привести, обходиться с ним, яко с монархом, честно и учтиво. Ежели при нем будет изменник Мазепа, и его взять, везти под крепким караулом, и смотреть, чтоб не умертвил себя.

Только отъехали, менее половины пути до Кременчуга прошли, (эх, бестолковость русская!), догоняет их ординарец генерала Боура, подпрапорщик Московского полка, Герасим Рогозин, дескать поворачивать надобно. Встали. Пока перепроверяли, то да сё. Выяснилось — ошибочно послали подпрапорщика! А время-то идет. Король все удаляется и удаляется. Метнулись к Кременчугу — переправляться не на чем. Еще два дня потеряли. Провианта нет, кормов нет. Лошади худые. Куда тут за Карлом гоняться.

* * *

Фредберг уцелел в бою. Ловкость змеиная спасла. Выскользнул из рубки, яко уж. И ни пуля, ни заряд картечный его не взяли. В лесу сперва притаился, до вечера обождал, а там, в темноте ночи украинской, к шведам выбрался. Под Переволочной сыскал десяток головорезов своих, а те уж расстарались — лодку нашли. Утлая, но перекрестившись, переплыть можно попробовать. Бросили армию, сели в челн, и поплыли, лошадей за поводья придерживая. На том берегу короля догнали. К нему пристали.

Скакали подолгу. Ночевали прямо в поле. Нарвут травы, уложат короля на пахучее пряное ложе. И сами вокруг заваливаются. Карл метался, часто вскакивал, но пронзенный острой болью, валился обратно. Иногда плакал. Сквозь рыданье доносилось:

— Реншельд! Реншельд! Почему они отступили?

Эти ночи приближали его старость. С первыми лучами солнца, каждое утро, спутники Карла поражались все большей переменой в облике короля. Скулы Карла вытянулись, оспины, память о детской болезни, резко и отчетливо проступили на щеках, кожа ссохлась, глаза ввалились и затравлено смотрели, выделяясь огоньками посреди темных кругов.