Невидимый враг - Поль де Ивуа Страница 46

— А, понимаю, ты хочешь сказать, что белый подбирал бы для костра всякое дерево без разбора, и от паров воды дым делается гуще?

— И опаснее.

— Опаснее?

— Да, он выдает белого. Он зовет к нему диких туземцев, жаждущих мести. А видя мой дым, они только улыбаются. Огонь черного, говорят они, и нечего его беспокоить. Но пора идти. Готов ли мой белый брат в дорогу? Нам нужно дойти до наступления ночи.

— Иди, я за тобой.

Австралиец поклонился и пошел вперед. Робер последовал за ним, с удовольствием глядя на могучее телосложение своего провожатого — Мора-Мора должен был пользоваться заслуженным авторитетом среди своих собратьев.

Они вошли в узкую долину, которая, по-видимому, во время разливов превращалась в озеро. Некоторое время ноги их вязли в болотистой почве, потом местность стала подниматься, болотистая почва сменилась каменистой, кусты исчезли, деревья стали реже, сквозь них виднелось обнаженное плоскогорье с развалинами опустевшей фермы.

Мора-Мора указал на разрушившиеся стены.

— Они здесь, в пустой ферме. Хорошее убежище, надежное в случае нападения.

Они направились к бреши, образовавшейся в каменной ограде фермы и, ухватившись за шаткие камни, проникли внутрь ограды.

Глазам Робера представился широкий двор, в глубине его около развалившегося сарая сидели перед огнем два человека. На вертеле жарилась пара голубей.

Как ни был равнодушен Робер к еде, но на этот раз он не мог не кинуть разнеженного взгляда на эти аппетитные приготовления. Туземец тихонько свистнул. Незнакомцы обернулись и, узнав своего проводника, встали и пошли навстречу французу.

Робер окинул их беглым взглядом. Оба они были молоды. Одному, блондину, очень изящному, несмотря на легкую сутуловатость, было на вид лет тридцать — тридцать пять, а другому, совсем еще юноше, нельзя было дать полных шестнадцати лет.

Оба приветствовали Робера таким свободным и незаметным поклоном, что доказывало, что эти обитатели пустыни не растерялись бы ни в каком салоне.

— Милости просим, джентльмен. Надеюсь, вы не откажетесь с нами пообедать.

Эти слова, любезный тон звучали в пустыне так странно, что в первую минуту Робер не нашелся, что ответить. Но его смущение продолжалось недолго.

— Вы слишком любезны, — отвечал он, оправившись. — Я глубоко тронут той заботливостью, с которой вы отнеслись к незнакомому человеку.

— Незнакомому! Извините, но вы для нас не незнакомец, а такой же путник, как и мы. Здесь, в пустыне, нам приходится терпеть одинаковые лишения, а из общего несчастья рождается братство.

Эти слова незнакомца звучали кротко, почти нежно. Робер не без удивления поклонился. Он не ожидал встретить в пустыне такой чувствительности.

— Итак, присаживайтесь, кушайте, отдыхайте. Не благодарите. Смотрите на нас, как на братьев.

— Хорошо, я не стану благодарить вас, но надеюсь, вы позволите мне выразить глубокое удивление при виде такой предупредительности, скажу прямо, такого милосердия к чужому, незнакомому человеку.

— Но вы нам знакомы. Мы давно наблюдали за вами, мы знали, что вы заблудились, что у вас нет ни оружия, ни провизии, что вы идете на север по важному делу, иначе вы бы не стали забираться на деревья, чтобы сориентироваться. По вашему акценту я вижу, что вы — француз, по манерам — джентльмен. Видите, как хорошо мы вас знаем. В описании не хватает только одного, но в пустыне это не необходимо.

— Чего же именно?

— Того, о чем я не хочу вас спрашивать, — вашего имени.

На этот раз француз засмеялся и сказал откровенным тоном:

— Вот на этот вопрос я не смогу вам ответить.

— Я не настаиваю.

— Но я хочу объясниться. У меня нет имени.

— Слышите? — разом вырвалось у его собеседников, и они обменялись быстрым взглядом.

Робер не понял смысла этого восклицания и быстро продолжал:

— Я хочу сказать, что я потерял то имя, к которому привык, и что мне предлагают другое, которое я не желаю носить. Вы, вероятно, не так меня поняли…

— Извините, я вас отлично понимаю, потому что у меня тоже нет имени.

— Как и у меня, — в свою очередь проговорил юноша, до сих пор хранивший молчание.

Это совпадение было поистине поразительным. У Робера вырвался невольный возглас, против которого нельзя было спорить ни с логической, ни с грамматической стороны.

— Значит, имя собственное, которое я принял, становится именем нарицательным.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я себе выбрал имя Ноль. И вот случаю угодно было, чтобы среди пустыни я столкнулся еще с двумя такими нолями.

Новые знакомые от души рассмеялись.

— Но вы не хотите сказать этим именем, что вы ничего не стоите?

— Нет, — пробормотал француз. — Хотя… — прибавил он с огорченным видом, — раз мой карабин сломан, то я немногого стою.

— Только-то! Ну, это поправимо. У нас есть лишнее ружье, оно в вашем распоряжении.

Молодой человек, глубоко взволнованный этим великодушием, едва смог пробормотать какую-то благодарность. Действительно, предложить ружье в пустыне значило сделать для человека больше, чем предложить ему в цивилизованной стране целое состояние.

— Не будем говорить об этом, — в ответ проговорил незнакомец. — Будем математиками до конца. Пусть ружье будет той единицей, которая дает значение нолю. Но, говоря серьезно, я думал, что наша встреча будет выгодной для всех нас. Только необходимо, чтобы мы доверяли друг другу. Что до меня, то я готов, но в этом мало заслуги, — прибавил он с улыбкой. — Нас здесь трое вооруженных людей против одного безоружного. Мне нужно дать вам задаток.

Он подозвал к себе Мора-Мора и что-то тихо сказал ему. Туземец сбегал в сарай и принес оттуда великолепный английский карабин, который и передал Роберу.

— Теперь вы чувствуете себя лучше. Ваши глаза заблестели, голова поднялась. Ваши манеры указывают на то, что вы человек храбрый, по вашему лицу видно, что вы порядочный. И я очень рад. Ну-с, теперь вы себя чувствуете в безопасности?

Вместо ответа француз закинул ружье за спину.

— Очень вам благодарен за этот красноречивый жест. Но наш обед, кажется, готов. Пообедаем сначала, а потом и потолкуем на сытый желудок.

Минуту спустя, все уже сидели вокруг огня и с аппетитом уничтожали голубей, вкусом напоминавших вогезских фазанов, и запивали их душистым чаем.

— Честное слово, я не рассчитывал встретить такой стол, когда приходится обедать без стола, — сказал Робер.

Хозяева улыбнулись.

— Глупо лишать себя того, что можно иметь, — заметил старший. — Таков мой жизненный и, как вы сейчас увидите по нашему разговору, нравственный принцип. Я хочу задать вам вопрос. Но вы можете и не отвечать на него, если он вам покажется нескромным. Скажите, — продолжал он серьезно, — что привело вас в пустыню?