Земля теней - Генри Райдер Хаггард Страница 45

После ухода адвоката в комнате некоторое время стояла мертвая тишина. Казалось, каждому хотелось нарушить ее – но никто не мог найти слов. Генри, разумеется, понимал, что обсуждение того, о чем говорил в свои последние ужасные минуты его отец, будет возобновлено – однако от всей души желал, чтобы это произошло не теперь, когда он не чувствовал себя в состоянии справиться с горькими аргументами, несомненно приготовленными для него Эллен, и еще более того – с возможными мольбами матери, если она до них снизойдет. В конце концов, он заговорил первым.

– Эллен… кто был на похоронах нашего отца?

– Все! – многозначительно сообщила Эллен. – Видишь ли, правда о нашем положении еще не раскрылась. Пока мы все еще люди чести и высокого положения.

Мать повернулась к Эллен и слабо шевельнула рукой, словно выражая неодобрение тому тону, который выбрала девушка. Поняв намек, Эллен продолжала совсем иначе: спокойным ровным голосом человека, перечисляющего некий инвентарь, хотя речь шла о соседях Грейвзов и друзьях, которые не смогли приехать, но прислали венки и соболезнования. В заключение она сказала:

– Мистер Левинджер, разумеется, был, но Эмма не пришла. Она прислала прелестный венок из белоснежных лилий и стефанотиса ^[8].

В этот момент в комнату вошел старик-дворецкий, лицо его было искажено горем – он очень любил сэра Реджинальда, который приходился ему молочным братом. Дрожащим голосом он объявил, что доктор Чайлдс ожидает встречи с сэром Генри.

– Пригласите его сюда! – распорядился Генри, радуясь в душе этому внезапному вмешательству.

– Как поживаете, капитан… то есть, сэр Генри, конечно же. Сэр Генри Грейвз! – негромко заговорил доктор, когда Эллен и леди Грейвз вышли из комнаты. – Я был на похоронах вашего бедного отца, а затем сразу отправился к пациенту, решив повидаться с вами на обратном пути. Не будем говорить о печальном, покажите-ка лучше свою ногу… Да-да, так я и думал, вы сильно ушиблись. Запомните, вам не следует даже пытаться подниматься по этим ступеням без посторонней помощи! Впрочем, это неважно – теперь вам придется держать ногу в покое месяц или около того. Да это и хорошо, друг мой – после таких серьезных потрясений, последовавших сразу за тяжелой болезнью, вам следует поберечь себя и набраться сил.

Генри поблагодарил врача, а затем между ними состоялся небольшой разговор. Доктор Чайлдс постарался не дать Генри понять, что знает об ужасной сцене, произошедшей у смертного одра его отца – хотя на самом деле по округе расходились самые дикие слухи, основанные лишь на намеках, от которых не смогла удержаться в первые часы несчастная леди Грейвз, да на том, что служанкам удалось подслушать у дверей. Затем доктор поднялся, простился с Генри и направился к двери, пообещав навестить его завтра.

– Кстати! – добавил он уже на пороге. – Сегодня вечером я должен увидеться с другим своим пациентом, вернее пациенткой, это ваша бывшая сиделка, Джоанна Хейст.

– Что с ней? – воскликнул Генри и покраснел так сильно, что это не укрылось от внимательных глаз врача.

«Стало быть, слухи не врут! – подумал он про себя. – Что ж, я так и предполагал все это время: они с девушкой сошлись за эти недели. Жаль, чертовски печальная история!»

Вслух же доктор Чайлдс произнес:

– О, ничего серьезного! Озноб и небольшой жар. Думаю, простуда угнездилась в ее организме некоторое время назад. Кажется, дней десять назад она попала под дождь и сильно вымокла. Сейчас ей лучше.

– Я очень рад это слышать! – с нескрываемым облегчением сказал Генри. – Вы не напомните про меня мисс Хейст, когда увидите ее? Скажите ей, что я…

– Да?

– Что я очень рад ее выздоровлению, и мне очень жаль, что я не успел с ней толком попрощаться! – поспешно закончил Генри.

– Конечно! – кивнул доктор Чайлдс и ушел.

Ни с матерью, ни с сестрой Генри в тот вечер больше не виделся, и это вселило в его душу печаль. Он горевал один в своей комнате, и немного утешил его лишь дворецкий Томсон, заглянувший к нему и рассказавший немного о детстве и юности сэра Реджинальда. Вся семья горевала по отдельности друг от друга, сообразно своему темпераменту и привычкам.

На следующий день вновь приезжал доктор Чайлдс. Он осмотрел Генри и остался доволен увиденным, а о Джоанне сообщил, что дела у нее идут лучше, чем он ожидал, что она шлет Генри поклон и благодарит за его внимание к ней. Генри был рад услышать эти вести и немного успокоился. В самом деле, какое еще сообщение она могла передать ему на словах? Что-то подсказывало ему, что писать она не станет… Любые слова, которые можно было написать на бумаге, выражали бы либо слишком много, либо слишком мало.

Генри был не единственным в Рошем Холл, кто плохо спал той ночью. Эллен тоже провела ее без сна. Она, разумеется, любила своего отца и горевала по нему, но еще больше она любила свою семью – и беспокоилась о ней сильнее, чем кто-либо из ее членов, а потому горько оплакивала ее печальную судьбу. Кроме того, ей пришлось нелегко и с собственными проблемами, ведь она прекрасно понимала, что Эдуард воображает, будто она – владелица восьми тысяч фунтов по завещанию. Его требовалось держать в неведении относительно дел Рошема, но одновременно – аккуратно просветить насчет того, чего больше уже нельзя было скрывать.

На следующее утро Милуорд приехал верхом из Апкотта, и вскоре Эллен представилась возможность объясниться, поскольку жених поздравил ее с предполагаемым получением восьми тысяч. Эллен была смелой женщиной и сразу взяла быка за рога, хотя толком не готовилась к разговору и немного боялась его.

– Не поздравляй меня, Эдуард! Должна тебе сказать, что я сделала неприятное открытие: большая часть этих восьми тысяч – пыль на ветру.

– В каком это смысле? – присвистнув, поинтересовался Эдуард.

– В том смысле, что после твоего ухода адвокат разъяснил нам наше финансовое положение. Коротко говоря, долги превышают стоимость заложенного имущества и ни у кого из нас нет ни фартинга.

– Вот так новости! – воскликнул Эдуард. – А могу я спросить, что же будет дальше?

– Все зависит от Генри. Если он не дурак и женится на мисс Левинджер, все будет хорошо, за исключением моих восьми тысяч, разумеется – поскольку ипотека принадлежит ей. Если он все же дурак – а у меня есть основания предполагать, что это так – и откажется на ней жениться, то мы станем банкротами, и моя мать будет голодать.

Эдуард издал странный звук, напоминающий возмущенное хрюканье.

– Послушай, Эллен! Все это очень хорошо, конечно, но ты довольно низко поступила со мной, не находишь? До сего дня я ни слова не слышал обо всех этих ужасах, хотя и знал, что у вас кое-какие неприятности… как и у многих землевладельцев в наше время! Чего я не знал – ну, кроме того, что у тебя нет ни пенни – так это того, что я буду иметь сомнительную честь влиться в семью банкротов, и я, честно говоря, отчасти склонен пересмотреть свое решение, поскольку не желаю иметь дело с подобными вещами…