Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей - Константин Вронский Страница 40

И ухватил Дижу за рукав, чтобы тот остановился.

Осторожно двинулся к березе, за стволом которой как раз и увидел конягу. Под сапогами поскрипывал снежок, уже посыпавший землю слоем белой пыли.

Коняга пыталась обгрызть кору с молоденькой березки. Вскинула голову и тихонько фыркнула, заметив людей. До чего же одр-то тощий: кожа да кости! А оседлана кляча, хотя всадника и в помине нет.

Фаддей осторожно протянул к одру руку:

– Хорошая! Хорошая лошадка!

Коняга тряхнула головой, а потом жадно ткнулась мордой в руку Булгарина. Фаддей похлопал лошадь по шее.

– Ах ты, лапушка! Лапушка! И тебе несладко приходится…

Коняга вновь негромко фыркнула. Дижу покачал головой.

– Даже не верится, что нам так повезло! – прошептал он.

А потом вскинул ружье и выстрелил лошади в голову. Выстрел эхом разнесся по лесной чаще. Темно-красная струя крови брызнула в лицо Фаддею. Лошадь дернулась, словно бежать еще пыталась. А потом рухнула в снег.

– Черт побери! – сердито сплюнул Фаддей. – Вот что ты расстрелялся? А как казаки налетят или партизаны?

– Ну, ты-то выкрутишься! А как, по-твоему, конягу-то убивать было? Или ты ее шарфиком придушить собирался? – зло рявкнул Дижу.

– Я-то, может, и выкручусь, с партизанами поручавшись! А с тобой что будет?

Дижу молча мотнул головой, блеснул зубами, почесал заросшую черной щетиной щеку.

– Ох, мальчишка, брось ты меня. Пора тебе к своим возвращаться. Думаешь, я не знаю, кто ты. Всегда догадывался…

Фаддей сел рядом с убитой лошадью.

– Я… я не могу бросить тебя. Я… помочь должен.

В одиночку тебе из России точно не выбраться.

Дижу вновь мотнул головой.

– Уходи, Булгарин. Уходи к своим. Не место тебе здесь.

Фаддей упрямо отвернулся от товарища.

– Вот через пару деньков доберемся до Смоленска, там и… – прошептал он.

– Ну, и что это нам даст?

Булгарин вздохнул.

– Не знаю. Я и в самом деле не знаю. Скорее всего, мы там с тобой распрощаемся. Там твоих камерадов много, с ними домой вернешься. А я к своим отправлюсь, и будь что будет. Пусть суд надо мной вершат.

– Нет там никаких моих камерадов, – тоскливо протянул Дижу. – Может, и Смоленска давно нет. Сгорел, как Москва.

– Все равно, – упрямо отмахнулся от него Булгарин. – Мы пойдем в Смоленск.

Дижу насмешливо глянул на друга.

– Это ты из-за своей баронессы, да, со мной плетешься? Все ее ищешь? И в Москве ведь искал. Я знаю…

Фаддей замер на мгновение. Экий этот Рудольф, право слово, насквозь его видит.

– Да, возможно, она тоже в Смоленске.

Дижу зло пнул снежный ком.

– Тю! Да она дома у себя поди давным-давно! Убежала из России небось. Нет в Смоленске твоей баронессы. Вместе с подружкой и сбежала.

Булгарин нахмурился.

– Ты бы послал домой двух беззащитных женщин, проиграв войну? Сквозь чужую, разозленную, враждебную страну?

Дижу молча пожал плечами, всем видом показывая: все, разговор окончен, и ему дела нет ни до каких баронесс.

Подступала ночь. Поев конины, запеченной на костре, они, словно малыши, начали обустраивать снежные укрытия. Ничего, что снег, в нем спать теплее и мороз не тронет.

– Не очень удобно, а что поделаешь, – вздохнул Дижу.

За деревьями мелькнули какие-то тени.

– Замри! – охнул Фаддей. – Казаки!

И обернулся к Дижу. В глазах друга пульсировал нескрываемый страх. Впервые в жизни Дижу чего-то испугался.

Фыркнула лошадь. Казаки тихо переговаривались друг с другом.

Дижу вытащил пистоль из-за пояса, взвел курок. Фаддей тоже схватился за оружие. Два жалких пистоля против отряда казаков. Даже не смешно.

Лишь спустя несколько часов они выбрались из своего укрытия.

– Хорошо, что снег валит, – прошептал Дижу. Говорить в полный голос ему расхотелось. – А то бы они точно наши следы заметили.

– Да, – вымученно улыбнулся Фаддей. – Хорошо, что снег идет.

И они молча двинулись дальше. Страх засел во всех порах, во всех костях их тел.

…Признать себя побежденным и решиться на отступление Наполеону было трудно… Возмущалась гордость, краска стыда показывалась на лице. Сколько за плечами знаменитых кампаний, сколько блестящих побед, прославивших его как великого полководца на весь мир! Да и не он ли сам еще три-четыре месяца назад во всеуслышание заявил, что поставит Россию и российского императора на колени? Какая самонадеянность! Он получил хороший урок! И все же обстоятельства принуждали к отступлению. Он ясно понимал, что другого выхода нет. Надо лишь придать этому движению назад какую-нибудь форму нового искусного маневра, поддержать престиж, выпутаться из скверного положения с наименьшими жертвами. Но как?

…Казачий сотник Сысоев разыскивал полковника Чернышева. А когда, увидел, посмотрел на того с улыбкой и отрапортовал весело:

– Явился поздравить, ваше высокоблагородие! Москва от неприятеля очищена!

Неожиданная новость всех присутствующих просто ошеломила.

– Москва… освобождена? – только и мог выговорить Чернышев, чувствуя, как от большой нахлынувшей радости слова словно застревают в горле.

– Так неделю назад! – подтвердил Сысоев. – Ежели сами увериться желаете, мы пленных доставили…

– Часом не моего подсыла французишкам? – спросил Чернышев с надеждой.

Сысоев лишь руками развел удрученно.

– Часом нет, ваше высокоблагородие. Так что праздник у нас. Француз боек, да русский стоек. Наступил Бонапарт на Москву, да оступился!

Чернышев не выдержал. Подошел к сотнику, крепко его обнял.

– Ну, спасибо за добрые вести, любезный… Как и благодарить-то, уж не знаю… А теперь давай сюда пленных, может, про подсыла своего что разведаю…