Земля теней - Генри Райдер Хаггард Страница 40

Если не считать коротких визитов миссис Джиллингуотер, приносившей ему чай и обед, этот день Генри Грейвз провел в одиночестве. Со дня несчастного случая прошло почти девять недель, и хотя он пока не решался спустить больную ногу на пол, во всех остальных отношениях он был совершенно здоров. Впрочем, он сильно похудел, лицо его побледнело от перенесенных страданий, и теперь его украшала короткая каштановая бородка. Генри чувствовал себя хорошо, так что доктор – хотя и не без некоторого сомнения – позволил ему изредка вставать и делать простые упражнения на костылях, разумеется, не рискуя понапрасну и не перетруждая ногу. Переезд домой доктор не рекомендовал – из-за неминуемой тряски в экипаже, выход на улицу так же было решено отложить еще на некоторое время. Генри был совершенно согласен с доктором, хотя Эллен надулась и сообщила на это: она совершенно уверена, что переезд будет безопасен.

На самом деле причина нежелания возвращаться домой крылась совсем в другом: Генри совершенно не рвался в общество своих родных, да и в любое другое общество, кроме того, в котором он сейчас обретался. Скажем прямо: он был очень рад оказаться вдали от Рошема и той навязчивой заботы, которую сулило ему возвращение под родной кров; отдельно он был рад сбежать от Эллен и ее противного жениха Эдуарда.

Не прельщал Генри и визит в дом мистера Левинджера, поскольку он теперь знал, что от него будут ждать предложения Эмме Левинджер – а делать это предложение Генри Грейвз не желал по многим причинам.

Бедная девушка, конечно, сильно преувеличивала фатальные последствия своей страстной вспышки, о которой Генри, честно сказать, почти забыл – но все же была в некоторой степени права. Не то чтобы он стал думать о ней хуже: ни один мужчина не станет думать о женщине хуже только потому, что она его любит или даже притворяется, что любит. Однако вся эта запутанная история сильно раздражала его, и он досадовал, что невольно запутал все еще больше. Как он мог теперь оставаться другом Эммы Левинджер – после того как она сделала подобное признание? Генри полагал, что это будет трудно, если не невозможно. Теперь он должен либо ответить на признание так, как от него ждут – либо выбрать более легкий путь и держаться от Эммы подальше.

Нет, Генри Грейвз вовсе не хотел ничьей компании и был рад, что ему все еще не разрешают выходить, хоть и жаждал вдохнуть свежего воздуха. Однако обстоятельства складывались так, что, по всей видимости, рекомендациями врачей предстояло пренебречь: сегодня в полдень Генри получил записку от Эллен, в которой она сообщала, что их отец выглядит такими больным и беспокойным, что она сегодня не сможет приехать в Брэдмут.

Генри больше не мог скрывать правду от самого себя – единственное общество, которого он желал, было общество Джоанны, а в течение последних двух недель он виделся с ней все реже и реже. Они с Джоанной не разговаривали на эту тему, но Генри не сомневался, что ее нарочно держат подальше от него. Почему это происходит? Неспокойная совесть с легкостью нашла ответ на этот вопрос: потому что их зародившаяся близость нежелательна. Увы! Именно так и обстояло дело. Генри не хотел примиряться с этим фактом, смеялся над ним и отрицал вплоть до сегодняшнего дня, но факт упорно маячил перед самым его носом, и сегодня Генри Грейвз, жертва вынужденного одиночества и тяжких раздумий, с некоторым даже облегчением признался собственному сердцу: если он не влюблен в Джоанну Хейст, то уж и не знает, что такое любовь! По крайней мере, он знал точно: присутствие девушки было ему необходимо, а предполагаемая боль расставания с ней – абсолютно невыносима.

Мы не преувеличим, если скажем, что это откровение встревожило Генри Грейвза. На мгновение все его мыслительные способности, логика и вообще рассудок оказались словно парализованы. Начнем с того, что этот опыт был для него совершенно внове, а значит – был сокрушительно опасен. Если его чувства и чувства Джоанны нельзя было считать кратковременным помешательством – то в чем же состояла проблема? Генри весьма равнодушно относился к кастовым различиям и предубеждениям своего класса, однако, учитывая все обстоятельства, даже ему казалось совершенно невозможным жениться на Джоанне. Будь он совершенно независимым и будь он уверен в ответной любви девушки – он все равно сделал бы это с большим удовольствием… но он не был независим, и подобный поступок означал бы полный и окончательный крах его семьи. Более того: даже если бы он поступился интересами семьи – теперь у него не было профессии и дохода. И как же человек, которого тянет вниз явный мезальянс, сможет найти работу, чтобы содержать жену?

Нет-нет, всему конец! Это совершенно невозможно. Что же делать в таком случае? Ясно лишь одно: нужно уезжать отсюда, причем немедленно. Другие, возможно, нашли бы третье решение, но Генри к ним не принадлежал. Его характер и чувство справедливости восставали против любого бесчестия, а привычка сдерживать и ограничивать себя, которую он выработал за много лет, позволила ему воздвигнуть в своей душе неприступный, как ему казалось, вал – сколь бы ни были хрупки чувства, укрытые в этой цитадели.

Таковы были мысли Генри, еще ни разу до того не участвовавшего в подобных сражениях с самим собой. Он сидел в своей комнате, весь в осознании собственной силы и добродетели, а сердце его болело все сильнее при мысли о завтрашнем отъезде; наконец он устал от мыслей и тут же почувствовал, что более всего хочет видеть Джоанну и что она должна помочь ему подготовиться…

Он лежал спиной к двери на диване, стоявшем между кроватью и большим камином, где лениво горел огонь, так как ночи были уже холодные и сырые. Едва лишь он подумал о Джоанне, какой-то звук привлек его внимание, он обернулся – и обнаружил, что желание его исполнилось так же быстро, как если бы он был владельцем волшебной лампы Аладдина. Ибо в дверях стояла Джоанна со свечой в руке и смотрела прямо на него.

Мы уже упоминали, что сама Джоанна была сегодня поражена собственной внешностью; то, что она не ошиблась, оценивая себя, подтвердили слова Генри, вырвавшиеся у него настолько стремительно, что он едва успел подумать, что он говорит.

– О небеса! Джоанна, как вы прекрасны сегодня! Что с вами такое?

В следующий момент он едва не прикусил себе язык: раньше он никогда не делал ей комплиментов, и надо же было начать именно сегодня, сейчас! Единственным оправданием для него было то, что он никак не мог сопротивляться ошеломляющему воздействию красоты девушки, так странно преобразившейся сегодня.

– Правда? – странно мечтательным голосом отвечала она. – Я рада, если вам нравится…

Сомнительное выходило начало для спланированного Генри разговора о завтрашнем отъезде! Нужно прийти в себя, нужно восстановить статус кво…

– Где вы были весь день? – небрежным тоном поинтересовался он.

– Я гуляла.

– Как? Одна и в такой дождь?

– Я не сказала, что гуляла одна.

– Вот как… С кем же вы гуляли? Ведь не с тетушкой же.

– С мистером Сэмюэлом Роком. Вернее, он мне повстречался на обратном пути.

– А, тот фермер, который, по рассказам миссис Джиллингуотер, так сильно вами восхищен?