Орел в небе - Уилбур Смит Страница 39

Громоздкий шерстяной костюм не мог скрыть такую же, как прежде, стройность и гибкость ее тела: Дебра ежедневно плавала, даже когда с севера дули холодные снежные ветры.

Элла вошла и молча направилась к столу, глядя в глаза Дебре, как она часто делала. Когда-нибудь она нарисует их. Никаких признаков повреждения, того, что эти глаза не видят. Казалось, они спокойно смотрят куда-то вглубь и видят все. В них было загадочное спокойствие, глубина понимания; они странно беспокоили Эллу.

Дебра нажала кнопку магнитофона и сказала, не поворачивая головы:

– Это ты, Элла?

– Как ты это делаешь? – удивленно спросила Элла.

– Я почувствовала движение воздуха, когда ты вошла, а потом ощутила твой запах.

– Я действительно так велика, что могу поднять бурю, но неужели я еще и дурно пахну? – смеясь, возразила Элла.

– Ты пахнешь скипидаром, чесноком и пивом, – принюхалась Дебра и тоже рассмеялась.

– Я писала, потом чистила чеснок для мяса и пила пиво с другом. – Элла села в одно из кресел. – Как работа?

– Почти закончила. Завтра можно отдавать машинистке. Хочешь кофе? – Дебра встала и направилась к газовой плите. Элла уже усвоила, что помощь лучше не предлагать, хотя сердце у нее сжималось всякий раз, когда она видела, как Дебра управляется с огнем и кипятком. Девушка была полна стремления к независимости, хотела жить самостоятельно, сама готовила себе еду, много работала.

Раз в неделю из Иерусалима приезжал шофер, увозил в издательство ее записи, и там их перепечатывали вместе со всей ее корреспонденцией.

Раз в неделю они с Эллой на лодке отправлялись по озеру в Тиверию, там вместе делали покупки; ежедневно около часа Дебра плавала у каменного причала. Иногда появлялся старый рыбак, с которым она подружилась в последнее время, и она уплывала с ним (они гребли по очереди), наживляла свои крючки.

В замке крестоносцев ее всегда ждало общество Эллы, умная беседа; здесь, в маленьком домике, – тишина, безопасность и работа, заполняющая долгие дневные часы. А по ночам ужасные приступы одиночества, молчаливые горькие слезы в подушку, слезы, о которых знала только она одна.

Дебра поставила рядом с креслом Эллы чашку кофе, а свою отнесла к рабочему столу.

– А теперь, – сказала она, – можешь рассказать мне, что заставляет тебя ерзать и барабанить пальцами по ручке. – Она улыбнулась удивлению Эллы. – Тебе нужно что-то сказать мне, и ты волнуешься.

– Да, – немного погодя ответила Элла. – Да, ты права, моя дорогая. – Она глубоко вздохнула и продолжала: – Он приходил, Дебра. Приходил ко мне, как мы и предвидели.

Дебра поставила кофе на стол. Руки ее не дрожали, лицо было лишено всякого выражения.

– Я ему не сказала, где ты.

– Как он, Элла? Как он выглядит?

– Немного похудел, мне кажется, побледнел, но ему идет. По-прежнему самый красивый мужчина, какого я видела.

– У него отросли волосы? – спросила Дебра.

– Да, кажется. Они мягкие, темные, густые и сзади вьются.

Дебра с улыбкой кивнула.

– Я рада, что он их не состриг. – Они снова замолчали, а потом Дебра робко спросила: – Что он сказал? Что ему нужно?

– Он просил передать тебе кое-что.

– Что?

Элла точно повторила слова Дэвида. Когда она закончила, Дебра отвернулась к стене.

– Пожалуйста, уходи, Элла. Я хочу побыть одна.

– Он просил передать ему твой ответ. Я пообещала, что позвоню завтра утром.

– Я приду к тебе позже. А сейчас, пожалуйста, уйди. – И Элла увидела скользнувшую по ее щеке блестящую каплю.

Элла громоздко встала и двинулась к двери. Позади она услышала всхлипывание, но не обернулась. Прошла по причалу и вернулась на террасу. Села перед холстом, взяла кисть и принялась писать. Мазки были широкими, грубыми, гневными.

* * *

Дэвид, потея в облегающем, тесном высотно-компенсирующем комбинезоне, беспокойно ждал у телефона и каждые несколько минут поглядывал на часы.

В десять часов – через семь минут – они с Джо должны будут занять положение готовности "красной" тревоги, а Элла до сих пор не позвонила.

Лицо Дэвида было мрачно, а в сердце гнев и отчаяние. Кадеш обещала позвонить до десяти.

– Пошли, Дэви, – окликнул от выхода Джо. Дэвид тяжело поднялся и направился вслед за Джо к электрической тележке. Садясь рядом с Джо, он услышал звонок в помещении экипажей.

– Подождите, – сказал он водителю, видя, что Роберт снял трубку и через стеклянную перегородку помахал ему рукой.

– Это тебя, Дэви, – и Дэвид побежал к телефону.

– Прости, Дэвид, – донесся издалека голос Эллы. – Я пыталась дозвониться раньше, но тут...

– Да, да, – оборвал ее Дэвид, все еще сердясь. – Ты с ней говорила?

– Да, Дэви. Да, говорила. Я передала ей твои слова.

– Что она ответила?

– Ответа нет.

– Какого черта, Элла? Она должна была сказать что-то.

– Она сказала... – Элла колебалась. – Вот ее точные слова: "Мертвые не могут говорить с живыми. Для Дэвида я умерла год назад".

Он держал трубку обеими руками, но она тряслась. Немного погодя Элла спросила:

– Ты меня слышишь?

– Да, – прошептал он. – Слышу.

Она снова замолчала, но наконец молчание нарушил Дэвид.

– Вот и все, – сказал он.

– Да. Боюсь, что так, Дэви.

Джо просунул голову в дверь.

– Эй, Дэви, закругляйся. Нам пора.

– Мне нужно идти, Элла. Спасибо за все.

– До свидания, Дэвид, – ответила она, и он уловил сочувствие в ее голосе. И еще сильнее рассердился. Усевшись рядом с Джо, он поехал в бункер, где ждали "миражи".

Впервые Дэвиду стало неуютно в кабине. Он чувствовал себя в ловушке, ему было жарко, он был рассержен, а между проверками проходило, казалось, не по пятнадцать минут, а целые часы.

Наземная команда на бетонном полу под ним играла в трик-трак – смех, шутки. Чужое веселье разожгло его гнев.

– Табби! – рявкнул он в микрофон, и его голос через динамик разнесся по всему бункеру. Полный серьезный молодой человек, главный механик эскадрильи, быстро поднялся к кабине и беспокойно посмотрел на пилота через покрытие.

– У меня на лобовом стекле грязь, – выпалил Дэвид. – Как я должен разглядеть МиГ, когда у меня фонарь заляпан вашим завтраком, будь он неладен?

Недовольство Дэвида вызвала крошечная частичка угля, нарушившая совершенство его лобового стекла. Табби сам присматривал за его очисткой и полировкой, а частичку после этого принесло ветром. Но он старательно убрал ее и любовно протер стекло замшей.