Сержант и капитан - Иван Коновалов Страница 12

— Ты еще повыкобенивайся, сука золотопогонная.

Пришлось подчиниться. Из-за его спины вышел еще один. Маленький Малыш подхватил мой револьвер, наставил его на меня, и, шмыгнув носом, спросил у здоровяка:

— Товарищ Попков, что делать с ним будем?

Товарищ Попков опустил маузер и потер затылок:

— Ладно, Губельман. Пусть зовет своих вместе с саквояжем, там разберемся. Что скажешь, офицер?

— Ну, все, гнида белогвардейская, пошел к окну, — малыш уже был сбоку и пнул меня неумело под колено. Я был готов к чему-то подобному, сгреб этого мерзавца за шиворот, выставил его перед собой как щит и побежал на здоровяка. Все происходило очень быстро. С бешеным криком малыша: «Попко-о-о-о-в!!!» мы оба врезались в эту тушу. Чекист успел выстрелить. Мы все упали на пол большим бутербродом. Малыш, зажатый между мной и Попковым, только слабо квакнул и обмяк. Свой попал в своего. Я уже слышал дробот сапогов по ступеням крыльца и наотмашь бил по толстой морде чекиста Попкова. Грохот в дверь и полудетский визг Лавочкина:

— Господин капитан, дверь заперта!!!

Попков выпростал руку с маузером из-под маленького Губельмана, но я успел перехватить ее. Еще один выстрел в потолок. Лавочкин за дверью уже орал благим матом:

— Иван Павлович, бросаю гранату, отойдите от двери.

Попков ударил второй свободной рукой меня так, что я подумал, что Лавочкин бросил гранату. В голове туго бумкнул колокол. Я откатился в сторону и упал спиной прямо на свой собственный револьвер. Схватил его, и мы с чекистом выстрелили одновременно друг в друга. Это было, как удар кнута. Его пуля сорвала кусок гимнастерки вместе с кожей на моем правом плече. Моя попала ему точно в лоб. Он упал, так и оставаясь придавленным Губельманом. Тут же прогремел взрыв. Это прапорщик наконец-то решил бросить гранату. Входная дверь вылетела. Лавочкин в дыму кричал:

— Господин капитан, Иван Павлович, вы живы?

Я рявкнул строевым голосом, чтобы его успокоить:

— Жив, а прочие мертвы.

Он и возница помогли мне встать.

— Что случилось, господи? Кто эти люди? — причитал прапорщик.

— Черт, вы что, не видите, прапорщик! Это те, кто «мы наш, мы новый мир построим…» Городок надо прочесать серьезно.

В этот момент на втором этаже что-то хлопнуло, мы все бросились наверх. Там были две спальни, и я заглянул под все кровати. Никого. Одно окно распахнуто настежь.

Солдаты обыскали все углы на всякий случай, пока я бинтовал руку. Но ничего не нашли. Пора было отправляться в штаб. Смеркалось. Но не судьба была нам добраться до штаба. Уже совсем стемнело, когда далеко за городом нагнал нас на конфискованной подводе Семечкин, вопя:

— Господин капитан, Иван Палыч, господа офицера скорее просют вернуться. Латыши со всех сторон прут. Мы пленных взяли. Два пулеметчика и пулемет. Они говорят, что у них приказ выбить нас из города.

— Молчи, дурак, — несправедливо оборвал я его, — Лавочкин, разворачиваемся в расположение роты. Не до штаба сейчас.

Мы выехали на северо-западную окраину города. Семечкин оврагами повел меня к роте. Лавочкину я приказал возвращаться и сдать саквояж в обоз под охрану начальнику службы тыла третьего батальона под расписку.

Зарядил мелкий холодный дождь. В овраге поскользнулся и съехал на спине на самое дно. Верный Семечкин прыгнул вслед и тут же начал меня поднимать. Выцукал его матом. На шинель сзади налипло немало грязи. Я пошел по дну оврага, чтобы не терять время, Семечкин, семеня сзади, рукой обивал прилипшие к моей шинели комья грязи, приговаривая:

— Да что же это такое. Летом вот воевали люди как люди. По травке пожухлой друг на друга в атаку ходили, и пыряли и стреляли, любо дело. Солнышко светило. Благодать божья. А ноне мы, как землепашцы. По самые ноздри в землице родимой.

— Заткнись ты, в самом деле, Федор Терентьич, — зарычал я на него.

Цепи моей роты лежали в кустарнике. Отстреливались. Не видно было ни зги. Только вспышки частые выстрелов с красной стороны. Их становилось все больше.

— Это капитан Корнилов, офицеров ко мне, передай по цепи, — прошипел я близлежащему солдату.

На правом фланге вовсю строчили наши пулеметы. На левом, где занимал позиции первый батальон, глухо слышалась стрельба. И мне не нравился ее характер. Палили пачками, такое впечатление, что противники лупят друг в друга в упор.

Командиры взводов быстро собрались на дне оврага. Их доклад был одинаков. Сдержать наступательный порыв красных невозможно. Они прощупали позиции и скоро нанесут правильный удар. Переправу через речку Недну, которую прикрывает наш батальон, удержать не трудно. Но как долго — вот вопрос. Связь с первым батальоном потеряна.

— Отлично, все не так плохо, — мрачно пошутил я.

Тут же примчался вестовой от командира батальона. Приказ — отослать один взвод на охрану переправы. Я так и сделал. Дождь усилился. На мне промокло все, от шинели до нижнего белья. Зубы отбивали дробь.

Струи дождя превратились в тугие канаты. Осветительные ракеты взлетали над позициями первого батальона. Их было очень плохо видно в дождевом мареве. Я все понял. Красные ударят туда, по первому батальону. Не я командовал третьим батальоном, но, будь я на месте капитана Павлова, что я мог бы сделать. Ночь. Дождь. Обреченность. Неверие.

Двуколки с солдатами из первого батальона прискакали на нашу переправу с криком, что красные взяли переправу, которую они прикрывали, и что их батальон отходит в полном составе неизвестно куда. Тем временем, за темнотой и пеленой дождя, красные пулеметные команды подобрались совсем близко и накрыли нас. Их стрелковые цепи без крика приближались. Командир батальона, видя все это, приказал отступать. Морально к отходу были готовы все. Паники не было. Я шел в арьергарде с третьим взводом, прикрывая отступление. Раненая рука нещадно саднила. Холода не чувствовал, мокрая шинель мешала быстро двигаться. Все мы стреляли наугад. Не противник, а какие-то мечущиеся тени на фоне бесконечных вспышек и пулевого свиста. Я кричал:

— Не бежать, не сметь бежать! На огонь отвечать огнем! Организованный отход!

Должен отметить, что не только моя рота, но весь батальон действовал умело.

Подошли к переправе.

Латыши рассуждали правильно — на переправе мы будем беззащитны. Одна хорошая штыковая атака, и нам был бы конец. Но они не успевали с нами.

Молодец капитан Павлов. Расставил пулеметные расчеты по периметру и прикрыл отступление. Мы быстро ушли за мост. Латышей, которые бросились за нами через мост, перестреляла Офицерская рота.

Командир батальона приказал следовать на За-кромский Хутор. Нервы на последнем пределе. В тот момент, когда мы двигались общей колонной на Хутор, небо осветилось ракетами, и мы увидели бегущую к нам толпу с винтовками наперевес. Кто-то в колонне заорал истошно: