Полюс капитана Скотта - Богдан Сушинский Страница 12

Как только, после очередного утреннего купания, капитан Скотт надел свитер, матрос, дежуривший в «вороньем гнезде», неожиданно крикнул:

— Вижу справа по борту вершину горы! Очень похожую на вулкан!

— Это и в самом деле вулкан, сэр, — поспешил к капитану штурман Пеннел. — Перед нами — Эребус, самая высокая из всех известных нам гор Антарктиды.

— Как далеко мы находимся от нее, лейтенант?

— Не менее ста миль, сэр. В подзорную трубу мы можем видеть её только благодаря исключительно чистому воздуху.

— И это уже Антарктида, джентльмены! — объявил Скотт. — Мы почти у цели. В каких-нибудь двадцати милях отсюда нам должен открыться мыс Крозье.

На следующее утро, все такое же солнечное, хотя и по-арктически прохладное, полярники приблизились к закованным в ледовые доспехи берегам мыса настолько, что принялись промеривать глубины. И были неприятно удивлены, что с приближением к берегу глубины эти не уменьшались, а, наоборот, увеличивались, достигая трехсот десяти — трехсот пятидесяти морских саженей, вместо приемлемых для якорной стоянки ста восьмидесяти. К тому же попутный ветер вызывал слишком большие волны, которые запросто могли уничтожить их китобойную шлюпку, уже подготовленную к спуску.

Когда к вечеру стало ясно, что высадку придется окончательно отложить, Скотт мрачно произнес:

— Ну что ж, господа полярные странники, мысом Крозье, со всеми его выгодами и красотами, придется пожертвовать. Уводите судно на восток, лейтенант Эванс, в сторону вон того Черного острова, — указал он на оголенные прибрежные скалы, резко контрастировавшие своей чернотой на фоне ослепительно-белых льдин, сгрудившихся у их подножия.

Тем временем палубы судна постепенно превращались в лабораторию под открытым небом. Аткинсон и Пеннел тут же принялись чертить план медленно проплывавшего мимо ледового барьера, доводя его до восточной оконечности мыса Крозье; Симпсон, как всегда, усердно возился со своими метеорологическими приборами, а Понтинг метался по палубе, хватаясь то за фотоаппарат, то за кинокамеру.

Обнадеживал своими сообщениями и гидролог Ренник, уже сумевший установить вполне приемлемую для стоянки глубину в сто сорок морских саженей, в то время как биолог Нельсон горячечно добывал образцы донного грунта и замеривал температуру водных глубин. Нервно потирали руки в ожидании высадки на берег физик-канадец Чарльз Райт, внешне медлительный, но пунктуальный геолог Пристли и морской биолог Лилли. Уже в который раз осматривал двигатели своих мотосаней механик Дэй, наобещавший накануне дюжину специальных санных экспедиций почти каждому из ученых, словно намерен был распоряжаться этими моторами как своей тягловой собственностью.

«Что ж, — мысленно подытожил Скотт результаты своего осмотра этой „лаборатории“, — можно считать, что исследование самого материка Антарктиды уже началось. Если научная группа и дальше будет работать с таким же рвением, мы получим немыслимое количество данных, на обработку и классификацию которых уйдут потом месяцы цивилизованного бытия».

Когда на воду спустили один из китобойных баркасов, у трапа началось вавилонское столпотворение. Всем вдруг захотелось непременно попасть на «китобоя», у каждого нашлись причины для спешной высадки на берег, каждому хотелось ступить на берег Антарктиды в числе первых. Десантный отряд из шести полярников был сформирован Скоттом довольно быстро: вместе с ним к скалистому берегу должны были отправиться офицеры Уилсон, Тейлор, Пристли, Гриффит и Эванс. Но они еще только рассаживались, когда ротмистр Отс нашел важное для себя решение: он предложил капитану высадить гребную команду матросов, а вместо них усадить за весла офицеров.

И поскольку Скотт возражал слишком неуверенно, ротмистр драгунского полка сам приказал матросам покинуть баркас и вместе с доктором Аткинсоном и помощником зоолога Черри-Гаррардом занял их места за веслами.

Но вскоре оказалось, что все порывы десантников напрасны. Совершив несколько попыток приблизиться к берегу, они вскоре выяснили, что прибрежные скалы и айсберги, а также паковый лед и сильное волнение высадиться на берег им так и не позволят — ледовый барьер оказался неприступным. Словно бы дразня полярников, с вершины огромного ледового валуна за их попытками иронично наблюдал старый, линяющий императорский пингвин, с монаршей снисходительностью прощавший им попытки вторгнуться в его владения.

А тут еще рядом с ним появился молодой пингвиненок, который пока еще терял пух с головы, маленьких крылышек и с груди, завистливо мечтая при этом о «черном смокинге» предка. Молодой пингвин суетно подходил к краю скалы то в одном, то в другом месте и, свысока посматривая на людей, приставал к старому наставнику с вопросами на своем ворчливом пингвиньем языке.

— Взгляните на этого юного отпрыска «императора»! — мгновенно забыл о своих веслах Аткинсон. — Вряд ли кому-либо из ученых приходилось наблюдать молодого пингвина этой породы в таком возрасте и в такой стадии развития. Жаль, что я не могу воскликнуть: «Полцарства за этого пингвина!».

— Крикните: «Полвесла!», — саркастически посоветовал ему экспедиционный остряк Отс, — мы вас поймем.

Скотт тем временем взвешивал шансы своей команды. Не составляло никакого труда понять, что на мысе было прекрасное, хорошо защищенное место для экспедиционного дома и вообще для базового лагеря. Лед мог служить источником воды, снежные склоны располагали к лыжным тренировкам, а гладкие каменистые площадки — к приморским прогулкам. Рядом обитали две колонии пингвинов — которые, как и тюлени, могли быть не только объектом исследования, но и дополнительным источником свежего мяса.