Палач. Да прольется кровь - Андреа Жапп

Окрестности Мортань-о-Перш ^[2], ноябрь 1305 года

Аделин д’Эстревер, старший бальи шпаги ^[3], пребывал в отвратительном настроении. Кругом одни недоумки, которые ничего не понимают в делах… Нет, еще хуже! Полнейшие идиоты, вообразившие, будто такой знатный и могущественный человек, как он, станет заниматься всякими ничтожными гнусными историями, касающимися каких-то нищих и их детей. Они умирают? Да и прекрасно ^[4]. Если б Арно де Тизан, помощник бальи Мортаня, и его исполнитель высоких деяний, мэтр Высокое Правосудие этого города, не разоблачили того, кто мучил и убивал уличных детей Ножан-ле-Ротру, ему не пришлось бы сейчас забираться в седло своего гнедого жеребца и тащиться невесть куда!

И вдобавок ко всему этот грубиян палач, настоящее имя которого ему незнакомо, ни капли не понимает, что к этому делу следует отнестись со всей возможной деликатностью. Но Тизан-то должен был понять, что это заговор политического масштаба и что судьба маленьких уличных босяков ровным счетом никого не интересует ^[5]. Что же касается всего остального, Господи Боже, все выглядело настолько жалким, помимо мозгов, которые, вместо того чтобы служить ему так же хорошо, как всегда, с некоторых пор стали отравлять ему существование. Впрочем, в этом можно усмотреть перст судьбы. Этот тупица герцог Жан II Бретонский имел глупость помереть в Лионе несколькими днями раньше ^[6]. Он погиб под обломками рухнувшей стены, когда вел мула Папы Климента V, который только что прошел церемонию посвящения в сан в бывшей столице Галлии. При таком несчастном стечении обстоятельств господину д’Эстреверу, монсеньору Карлу де Валуа, единственному родному брату Филиппа Красивого, следовало бы проявить еще немного терпения. Старший бальи шпаги поднес бы ему на золотом блюде весть о смерти убийцы ножанских детишек Мориса Деспера, первого лейтенанта городского бальи Ги де Тре. Высокомерного, но простоватого де Тре обвинили бы в сообщничестве или по крайней мере в преступном попустительстве и халатности в отношении своих обязанностей. Ножан-ле-Ротру – богатые владения, при мысли о которых Карл де Валуа уже столько лет захлебывался слюной от алчности, наконец оказались бы под его задницей и партия была бы сыграна! Разумеется, д’Эстревер был бы щедро вознагражден – и почестями, и прочими благами. Чума на этих недоумков! А вместо этого оказалось, что дюжина уличных детей была убита совершенно зря…

Нельзя сказать, чтобы их ужасный конец волновал д’Эстревера. Эти маленькие оборванцы все равно прожили бы очень недолго. Их настигла бы смерть от голода, болезни или несчастного случая. Д’Эстревер не чувствовал никакой вины за то, что платил Морису Десперу за то, чтобы тот как можно быстрее отправил, без сомнения, в лучший мир этих голодранцев, а затем изуродовал их тела. Да, эти маленькие бродяги только оскверняли улицы своей грязью и грубостью. Омерзительный сброд, вот они кто!

Аделин д’Эстревер был настолько поглощен своими переживаниями, что не заметил, как внезапно заволновалась его лошадь. Гнедой жеребец принялся трясти гривой, дышать как-то особенно резко и отрывисто и напряженно прислушиваться к чему-то происходящему позади. Вместо этого д’Эстревер, заметив, что жеребец замедлил свой бег, резко ударил его каблуками, побуждая ускориться.

После поворота лошадь выскочила на дорогу, из конца в конец пересекающую лес Малетабль. В десяти туазах перед ним, загораживая дорогу, стоял жеребец цвета непроглядного мрака и очень высокий в холке. Гнедой жеребец заржал, выгибая шею. Д’Эстревер наконец понял, кого испугалась его лошадь.