Наследник императора - Александр Старшинов

Сентябрь 857 года от основания Рима [1]

Дорога между Берзобисом и Дробетой [2]

— Не езди один, господин… — Говоря это, раб старательно делал вид, что высыпает из деревянного ведра опилки на двор почтовой станции. — Час назад прибыл легат со свитой. — Раб мотнул лохматой головой в сторону повозки, из которой выпрягли мулов. — Они отправятся в Дробету завтра поутру. Езжай с ними…

— О чем ты? — Приск оставил в покое упряжь жеребца и повернулся к Попрыгунчику. На почтовой станции центурион не менял коня, а лишь воспользовался стойлом и кормом государственной службы.

Резвый достался ему недорого из-за вздорного нрава и пугливости. Но Приск любил дерзкого жеребца, каждый день проверял, нет ли потертостей на спине, осматривал — не сбиты ли копыта. Ненадежные подковы, которые вечно сваливались, он не использовал.

Раб огляделся — нет ли кого поблизости. Ссадина на его скуле почернела, а глаз полностью заплыл. На тунике (рубаха всего одна, так и не постирал) засохли пятна крови. Вид у парня был еще тот.

— В таверне всякое говорят… Люди глупые, думают: уши у меня проколоты, я и не слышу ничего, а я слышу…

— И что такого интересного ты услышал, Попрыгунчик?

Прозвище рабу как нельзя подходило: он редко стоял спокойно, а, двигаясь, все время смешно подпрыгивал. «Если бы Резвый родился человеком — выглядел бы так же нелепо», — подумал Приск и улыбнулся.

— Ничего такого. Но одному тебе опасно ехать в Дробету. Это точно. Клянусь Аполлоном-Спасителем!

— Что за легат? Командир легиона? Какого?

— Нет, командует не легионом. Выше бери. Зовут Гней Помпей Лонгин. [3]О нем тут на станции часто болтают.

— Помпей Лонгин? — Приск изобразил задумчивость. А сердце забилось сильнее. Центурион едва сдержал торжествующую улыбку. Неужели возможно такое совпадение? Вот так повезло! Судьба! А он даже не сулил поставить Фортуне алтарь. Бескорыстно решила помочь капризная богиня…

— Помпей Лонгин, говоришь? — До конца в такую удачу не верилось. — Ты не ошибся?

— Точно, господин.

Приск на миг задумался: нет, не о том размышлял — оставаться или нет, а как оказаться подле Лонгина будто невзначай. Ненавязчиво. Будто и не стремился сам — просто Судьба свела. Вот именно — Судьба.

— Отведи-ка Резвого назад в конюшню да пригляди, чтобы ему засыпали самого лучшего корма, — приказал центурион Попрыгунчику.

Это прозвучало так: «Я последую твоему совету».

* * *

На почтовую станцию центурион Гай Осторий Приск прибыл накануне поздно вечером и, едва перекусив, завалился спать в гостинице при станции. Проснулся он поздно: торопиться центуриону было незачем — от отпуска оставалось несколько дней, но в Эск домой он уже не успевал, а возвращаться до срока на службу в Дробету тем более не хотелось. А главное, известие, что он должен был сообщить Кориолле, было печальным. Он представил, что все эти дни она надеялась, ждала, радостно замирала при стуке в дверь… И… ничего. Еще одно ложное известие, еще одна безрезультатная поездка. Четвертая за два года. «Последняя», — решил для себя Приск.

Наконец ближе к полудню, поднявшись и плотно поев, он вышел во двор, где и стал свидетелем обычной в общем-то сцены. Один из станционных рабов, волоча полное ведро воды, споткнулся и расплескал половину на каменные плиты. В теплый летний день почти и не провинность даже. Нерасторопный раб заслуживал окрика, на крайний случай — удара палки, чтоб в следующий раз внимательней смотрел под ноги. Но один из станционных рабов, судя по новенькой тунике и дорогим сандалиям — рабский начальник, вытянул Попрыгунчика от всей души раза три или четыре палкой, а потом, сбив на землю, принялся еще и ногами охаживать. При этом ведро опрокинулось и расплескалось окончательно. Несчастный закрывался руками, но напрасно — удары всякий раз приходились по голове и ребрам, а истязатель еще норовил добавить в пах и все бил и никак не мог насытиться. Приск, разозленный такой неуемностью, устремился к палачу, сгреб его левой рукой, а правой угостил ударом в челюсть.

— Будь болен! — пожелал истязателю.

Потом отпустил, отступил на полшага и еще раз ударил, в этот раз от души. Раб отлетел на несколько шагов, впечатался спиной в колесо стоявшей неподалеку повозки.

— Ты — на императорской службе, твое дело — служить, а не калечить собственность императора. — Произнеся сию поучительную речь, Приск обернулся к бедолаге, что теперь сидел, скорчившись, и отирал кровь с разбитой губы. — Как тебя кличут?

— Попрыгунчик, — сообщил тот.

На склоненной недавно обритой голове алел свежий шрам, который вновь начал кровить — видимо, уже не в первый раз доставалось Попрыгунчику от начальства. По закону несчастный раб, избиваемый господином, мог искать защиты подле статуи императора — лишь бы суметь добраться до этой статуи и воззвать к гражданам, а вернее, к представителям местной власти. Но то, что можно было сделать в Риме, любом городке Италии или романизированной провинции, здесь, на окраине римского мира, казалось недостижимым. С другой стороны, мысль о статуе выглядела очень даже симпатично.

— А кстати… — проговорил центурион задумчиво, оглядывая двор почтовой станции. — Почему у вас нет статуи императора Траяна? Или хотя бы посвятительного алтаря? Что за недосмотр? А? Неужели вы не чтите нашего наилучшего принцепса? [4]

Побитый начальник, готовый возмутиться по поводу незаконных действий и пообещать центуриону жалобу на целый двойной свиток, замер с раскрытым ртом. По тому, как скуксилась синеющая с одной стороны физиономия любителя распускать руки, Приск понял, что попал в слабое место. Он даже без труда восстановил нехитрую цепь событий: рабы скинулись из скудных своих доходов (в основном мелких подачек проезжающих) на какой-нибудь недорогой алтарчик, но деньги непостижимым образом застряли в денежном сундуке старшего стационария. [5]