Пешка - Джоан Виндж Страница 76

Ты сияешь как уличный фонарь. Полагаю, ты получил, что хотел, — сказала Аргентайн, открыв дверь и пристально глядя мне в лицо. Отступив назад и пропуская меня в клуб, она оглядела мою окровавленную одежду. Уголки ее рта поползли вниз.

— Мать моя Земля!.. Думаю, ты получил, что искал, тоже.

Я замотал головой — не отрицая ее слов, — просто, чтобы стряхнуть с себя ощущение, что я стал каждым, кто находится в пределах сотни метров от меня. Я сфокусировался на облегчении Аргентайн, которое превращалось в раздражение, облегчение, тревогу, раздражение… и стал заглушать его, сжимая щупальца до тех пор, пока опять не превратился в самого себя.

— Да, — ответил я, входя за Аргентайн в клуб, где уже околачивались, разбившись на стайки, с десяток завсегдатаев, хотя я вернулся, когда вечер только-только начинался. Я сомневался, выдержу ли я то, что испытывал сейчас.

— И это все, что ты можешь сказать? — едко спросила Аргентайн.

— Прости, — пробормотал я. — Мне надо привыкнуть. Ядерное средство. — Я дотронулся до головы. — Переоденусь и пойду.

— Твоя одежда наверху. Я наложу тебе пластырь. Рука-то фигово выглядит.

— Спасибо.

Теперь, вновь вернувшись в свое тело, я начинал осознавать, что ладонь жутко болит, да еще в двух местах. Я поднялся по лестнице в длинную широкую, комнату — личные апартаменты Аргентайн. Они были достаточно велики, чтобы вместить — наваленным в шкафы и ящики — почти все, что Аргентайн хотела иметь у себя под рукой. Остальное было свалено в огромные бесформенные кучи. Мебель выглядела так, будто ее подобрали на помойке. Одежда и украшения свисали со всего, с чего только можно свисать; множество комнатных растений, натыканных в горшки, стелились по полу между окнами. Когда мы вошли, какое-то животное с рыжеватым мехом, поспешно удрав с кровати, юркнуло в туалет.

— Не обращай внимания на бардак, — сказала Apгентайн, потому что я, вероятно, вытаращил глаза. — Просто рука не поднимается что-либо выкинуть. Думаю, потому, что долгое время у меня вообще ничего не было.

Я понимающе кивнул, роясь в карманах в поисках леденцов, которые я раздал попрошайкам.

— Тяжело ломать старые привычки, — сказал я.

— Сядь. — Аргентайн наконец улыбнулась, вынимая из платяного шкафа пачку камфарных леденцов и засовывая один в рот. Она протянула пачку мне. Давно у меня их не водилось — с тех пор, как умер Дир Кортелью. Они всегда напоминали мне о Дире. Но сегодня вечером мои воспоминания, похоже, были где-то далеко.

— Спасибо, — обрадованно сказал я, и Аргентайн бросила мне леденец. Сегодня Аргентайн была одета в серые свободные брюки, завязанные на лодыжках, голубую блузу и поверх нее — серый свитер с широкими рукавами, которые Аргентайн пришлось закатать. В ушах блестели огромные, размером с яйцо, серебряные кольца.

Я сунул леденец в рот и прикусил кончик; язык онемел от холода и острого привкуса специй. Я стал сосать конфету — приятный холодок успокаивал нервы. Вздохнув, я сел на краешек кровати — единственное место во всей комнате, где можно было сесть. Я бы так сидя и заснул, если б моему телу не было так хреново. Резкая пульсирующая боль жгла ладонь. И бок — тоже. Стащив кожаную куртку, я задрал забрызганную кровью рубашку — на обеих зияли свежие, с обожженными краями, дыры. На боку темнел ожог — еще чуть-чуть — и сноп огня прошил бы меня насквозь, как вертел — барана.

— Вот сука… — сказал я непонятно почему: то ли из-за случившегося, то ли из-за того, что могло бы случиться.

— Бог мой! — выдохнула Аргентайн. — Что ты натворил, чтобы заполучить свое средство, — совершил вооруженный грабеж? — Вытащив аптечку, она села рядом со мной.

Я рассмеялся.

— Дэриков продавец попытался меня убить. Думаю, что на мою долю досталось кое-что посильнее ружья. Ты чего-то не сказала мне?

Аргентайн недовольно тряхнула челкой.

— Нет. Но с Дэриком никогда не знаешь всего. — Аргентайн вдруг устало сгорбилась. — Прости. Сними рубашку. Я заклею и ожог тоже. — Она щелкнула крышкой ящичка.

— Да там нет грязи. Заживет само.

— Не валяй дурака. — Аргентайн помогла мне снять куртку.

— Прошу прощения, что испортил одежду. Я заплачу.

— Не валяй дурака, — повторила она, задирая мне рубашку. Вдруг ее рука застыла в воздухе: Аргентайн увидела шрамы. Рубашка упала, вновь прикрыв белые полосы на спине. Аргентайн посмотрела на меня:

— Тебе нравится боль?

От неожиданности я скорчил гримасу.

— Я из кожи вон лезу, стараясь держаться от нее подальше. Но иногда просто невозможно…

Аргентайн опустила глаза, как будто ее смутили мои слова. Достав из ящичка баллончик с антисептиком, она опрыскала ожог. Затем, яростно посасывая свой леденец, чтобы успокоить нервную дрожь, стала разматывать окровавленный платок. Когда она осмотрела рану, щека ее задергалась, и Аргентайн отвела глаза. Рука все еще кровоточила. Мне тоже стало не по себе.

— Я не справлюсь, — сказала Аргентайн. — С твоего разрешения я позову Аспена — он сделает лучше. Когда-то он учился на медика, пока не понял, что больные люди ему не нравятся. — Она встала.

— Я могу пойти в госпиталь.