Владелец кинотеатра - Андрей Быстров Страница 69

В Нимандштайне Борис представил Олю управляющему, как свою дальнюю родственницу, гостившую у графа Ланге. Он провел ее в спальню и приказал ни под каким видом их не беспокоить. Если Сиверский и счел ситуацию двусмысленной, у него хватило выучки этого не показать… Так подумал Борис; сам же Сиверский привык в Нимандштайне и не к такому.

— Рассказывай, — потребовала Оля, едва Борис поставил на пол саквояж, где находился ларец с драгоценностями.

— Оля, я знаю, где эта чертова книга, — выпалил он.

— Знаешь?

— Вернее, я догадался, как ее найти.

Оля не проявила воодушевления.

— Ну и что? — спросила она довольно безразлично.

— Как что? Мы должны найти ее!

— Зачем?

— То есть как это «зачем»? — он вдруг смутился и сказал спокойнее. — Оля, то, что мы знаем об этой книге, мне очень не нравится. Из-за нее погиб брат Ланге…

— Он был священником… Может, вычитал в ней что-то, что поколебало его веру…

— На свете есть тысячи антирелигиозных, или там еретических, или каких еще книг, и ни один священник из-за этого не расстается с жизнью. Нет, тут что-то другое… А Монк предлагал десять миллионов за какую-то книгу…

— Да, за какую-то. Ведь он ее не назвал?

— Нет, не назвал.

— Тогда почему же ты думаешь, что…

— Потому что чересчур много совпадений! — Борис уселся на кровать и тут же вскочил. — А так не бывает! Все это связано, понимаешь?

Обняв Бориса, Оля прижалась щекой к его щеке.

— Я так люблю тебя… Мы чудом вывернулись, а удастся ли нам еще возвратиться домой? Я боюсь этой книги. Стоит ли начинать все сначала?

— Да? Чтобы меня до скончания века преследовал Монк, а тебя — какие-то пауки?

— Пауков уже не будет…

Неожиданно она отшатнулась от Бориса. Ужас мелькнул в ее глазах, зрачки расширились.

— Что, что такое? — Борис в тревоге сжал ее руки.

— Хогорт… Я забыла о Хогорте! Он найдет меня, она не угрожает впустую…

— Она? Она — это Зоя? Она угрожала тебе?

— Да…

— Но что за зверь этот Хогорт?

— Я не знаю…

— Оля, мы должны достать книгу, обязательно. Готов на что угодно поспорить, что в ней — сердце и мотор всей этой истории. Ты говоришь, стоит ли начинать сначала? Будто нас кто-то спрашивает.

— Я уже не говорю так… Ты прав. Так где она, по-твоему?

— Здесь, в Нимандштайне.

— Здесь?

— Да, в этой комнате. Когда Ланге сказал о зеркале, я вспомнил записку его брата, он мне ее показывал.

— Это я поняла.

— Свет истины в зеркале, так было в записке. Зеркало — это же «Зерцало магистериума»! А «свет истины»… Ты помнишь, что написано на крышке моей шкатулки?

— Тоже что-то про свет истины?

— «Свет истины в полуденном огне от глаз людских второй бедой сокрыт. Он запылает над мечом в окне, его шершавый камень отразит». Знаешь, я подумал, если книгу спрятал Кордин… Та записка… Она вполне могла натолкнуть его на такие стихи, может, даже и подсознательно.

— Кто бы их ни сочинил… Сейчас мне это кажется ничуть не яснее, чем раньше.

Борис подошел к наружной стене с мозаичной фреской.

— Посмотри сюда.

— Всадники Апокалипсиса?

— Они самые. Это тебя не наводит на мысль?

— На одну наводит. На ту, что человек, разрисовавший так свою спальню — не иначе как полный псих.

— А еще на какую-нибудь?

— Вроде бы нет, — призналась Оля.

— Откровение Иоанна Богослова, — сказал Борис, — это одна из немногих книг, которые будут существовать столько, сколько проживет человечество. И если ты хочешь зашифровать информацию так, чтобы ключ был доступен всегда, почему ей не воспользоваться? Переводы могут быть разными, но порядок появления четырех всадников, он не изменится. Первый всадник — с луком, второй — с мечом…

— Второй всадник! — воскликнула Оля. — Вторая беда — это второй всадник Апокалипсиса!

— Конечно, — подтвердил Борис.

— Но над мечом нет никакого окна.

— Свет истины сокрыт второй бедой… То есть, я думаю, там над мечом какое-то замурованное окно или что-то в этом роде. Сейчас проверим.

Он дернул за свисающий над кроватью шнур с золоченой кистью. Через полминуты явился лакей.

— Мне нужны, — распорядился Борис, — приставная лестница, молоток и хороший нож с прочным лезвием.

Еще через несколько минут все было доставлено. Когда лакей уходил, даже по его спине, изогнувшейся наподобие вопросительного знака, было видно, как он изводится от любопытства.

Прислонив лестницу к стене, Борис попросил Олю придержать ее и вскарабкался наверх. Он осторожно простучал молотком плитки мозаики над изображением меча, попытался поддеть одну из них ножом. Не тут-то было; маленькие мозаичные плитки вплотную прилегали одна к другой. Вдобавок их скреплял, по-видимому, прочный цементирующий состав. Лишь под мощными ударами молотка плитки отлетали, падали на пол, звеня как стекло. С очередным ударом на паркет пролилось немного воды, будто наверху открыли кран.

— Ага, есть! — торжествующе объявил Борис.

— Что там? — спросила Оля.

Спустившись с лестницы, Борис положил молоток и нож на подоконник, шумно перевел дыхание.

— Уф… Я все-таки музыкант, а не молотобоец… Там сквозная дыра в стене, узенький прямой шурф.

— Шурф?

— Ну, круглая такая трубка высверлена, диаметром сантиметра в два. Она идет наклонно вверх и немножко влево — думаю, что снаружи, снизу ее нельзя разглядеть.

— Нельзя разглядеть дыру в стене?

— Если я правильно прикидываю, она выходит над выступом кладки… Неудивительно, что ее так крепко заделали отсюда. Летом дожди, зимой она должна забиваться снегом, а вода, как известно, камень точит… Ты видела — там и сейчас дождевая вода скопилась, а ведь жарко!

Оля выглядела разочарованной.

— Трубка?.. Так там нет книги?

— Я ее там и не искал. Полуденный огонь запылает над мечом в окне, его отразит шершавый камень… Полуденный огонь — это солнце. Когда оно строго напротив этого шурфа, проходящий луч света указывает расположение тайника в противоположной стене.