Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов Страница 60

— Виноват? — строго переспросил отец Леонид.

— Мне так кажется… да. Виноват. Хотя я вообще не понимаю, зачем я ему… Читал мало. По-итальянски не шпрехаю. Отца нет…

Добрыня отвернулся.

Отец Леонид помолчал, погладил бороду.

— Все-таки, если я правильно тебя понял, дело здесь не только, точнее, не столько в языковом барьере имени Патриса Лумумбы. И не в том, что у него есть папа. Ведь люди дружат и любят не «за…», а «несмотря на…» Ведь так? — он внимательно смотрел на Добрыню.

— Несмотря на что?

— Да на что угодно! Ведь не в недостатках дело, если люди привязаны друг к другу. Вот только обиды воспринимаются больнее, от этого уж никуда не деться.

Добрыня вздохнул.

— Я обиделся из-за ерунды и бросил его. А нам сейчас нельзя расставаться.

— Почему?

— За нами охотятся.

— Да Бог с тобой… — не поверил отец Леонид. — Кому ж вы нужны?..

— Ну вот… и вы не верите…

— Согласись, сын мой, трудно поверить, что кто-то охотится за двумя ребятами, — спокойно ответил отец Леонид, — к тому же если они вдвоем разгуливают по заброшенным рельсам. Сам посуди, ничего не стоит вас изловить… Ты сам поверил бы такому рассказу?

— Им нужен этот… койво… Но они не знают, кто из нас… и следят, следят…

— Койво? — насторожился отец Леонид.

— Да… и следят. Вы понимаете, за каждым шагом следят! — Добрыня сорвался на крик. Он сам не понимал, как это вырвалось у него и почему он выложил свое сокровенное первому встречному незнакомому священнику. Правда, надо признать, встречались они ему не так часто. Если уж быть совсем честным, то до сих пор не встречались вовсе.

— Я слышал слово «койво»… дай Бог памяти… году этак в шестьдесят восьмом. Отец Пафнутий, Царствие ему Небесное, говорил что-то о… Так, кажется, называли детей с необычными способностями…

— Экстрасенсорными? — спросил Добрыня. Сказать, что он был удивлен, значило не сказать ничего. Он и не думал, что отец Леонид воспримет его слова серьезно, а уж тем более даст объяснение непонятному слову «койво».

— Я не люблю слово «экстрасенс». В нем есть что-то от колдовства. А мы ведь с тобой образованные люди и в колдовство не верим? — Отец Леонид улыбнулся и потрепал Добрыню по плечу.

— Это вы-то не верите в колдовство? — Добрыня еле удержался, чтобы не присвистнуть.

— Хорошего же ты мнения о русском православном духовенстве, — пробасил отец Леонид.

— А во что вы верите?

— Я верю в Бога. В Господа нашего Иисуса Христа.

— Тогда скажите, почему Бог делает нашу жизнь такой… — Добрыня на мгновение задумался, — невыносимой?

— Бог дает нам жизнь. А невыносимой ее делают люди.

— Так для чего тогда такая жизнь?!

— Для чего дается жизнь? Я правильно понял твой вопрос?

Добрыня промолчал.

— Вопрос этот сложный, прости за банальность, — отец Леонид вздохнул. — Я думаю, она дается нам прежде всего для того, чтобы найти близких людей. И постараться, чтобы они стали счастливыми. А вот тут уж придется потрудиться… — он опять вздохнул и почему-то посмотрел на иконы в углу.

Добрыня невольно подумал о Бурике. И словно почувствовал его рядом.

«Саш… Ты не сердишься на меня?»

«Нет… Ты только не плачь больше. Как на мосту. Хорошо?»

«Тебе легко говорить. Ты бы не плакал на моем месте?»

«Я тоже плакал. Только на своем месте».

«Саш, ты слышал, что сказал отец Леонид? Нужно найти близких людей и постараться, чтобы они стали счастливыми. Я… я очень постараюсь, чтобы ты был счастливым… Ты мне веришь?»

— Отрок, да ты спишь уже… — голос отца Леонида раздался как будто из небытия. — Пойдем, положу тебя в горнице. Там хорошо спится.

Храм был огромен и светел. Фрески на куполе сливались в единое Око, вопрошающее: «Как же сие произошло?»

«Да я давно понял, что был не прав, — сказал Добрыня. — Прости меня? Ну, пожалуйста…»

Хотелось добавить: «Я больше не буду», — но именно здесь и сейчас это показалось Добрыне лишним.

«…и остави нам долги наша-а…» — раздалось под куполом стройное пение.

«Ты же знаешь, что я не хотел его обидеть…»

«…и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…»

«Если все еще можно изменить, то я…»

— Отрок мой, если что-то еще и можно изменить, то только после того, как ты встанешь и умоешься, — прозвучал откуда-то со стороны голос отца Леонида.

Добрыня открыл глаза.

— А-а-ми-инь, — протяжно прозвучало из-за стены.

Весь прошедший день пролетел перед Добрыней, как одно мгновение. Он сел на кровати, мотнул головой, потер глаза и пробормотал:

— Доброе утро…

— Так ведь уже день, — ответил отец Леонид с ласковой улыбкой. — Половина второго.

Добрыня пошарил глазами вокруг. Одежда его была аккуратно сложена на стуле. Обнаружив на тумбочке престарелый будильник «Витязь», он понял, что отец Леонид не шутит. Взгляд ненадолго задержался на большой иконе Николая Угодника в углу.

— Я что… говорил во сне? — смущенно спросил Добрыня.

Отец Леонид улыбнулся и погладил бороду.

— Признаться, ты произнес целый монолог. Я, правда, не стал вслушиваться, а предпочел разбудить тебя. Кстати, умывальник на улице.

— Ну, отрок, давай откушаем, чем Бог послал.

— А что Он послал? — спросил Добрыня.

— Как видишь, — ответил отец Леонид, выставляя на стол литровую банку козьего молока, белый хлеб и сыр.

Добрыня вонзал зубы в ломти белого хлеба с сыром и жмурился от удовольствия. Отец Леонид серьезно смотрел на него.

— Отрок, — начал он.

— А? — жуя, ответил Добрыня.

— Надеюсь, ты понимаешь, что вам надо быть очень осторожными?

— Кому?

— Тебе и твоему другу.

— А почему?

— А по кочану! Ты же сам все прекрасно понимаешь. Особенно опасайся людей, которые вдруг захотят завести с тобой знакомство. А главное… — отец Леонид замолчал.

— Что?

— Мальчишки… милые… берегите друг друга… не растеряйте того, что у вас есть. И все у вас наладится.

— Вы думаете?

Отец Леонид улыбнулся:

— Считай, что я тебе это предрекаю.

Над лобовым стеклом служебного «газика» болтался веселый желтый львенок. И настроение у Добрыни было такое же хорошее, как у львенка. Глядя на задорную улыбку игрушки, Добрыня сам улыбался.