Молот Люцифера - Ларри Нивен Страница 6

Харви почувствовал к ней ненависть. А Хамнер трезвый? И вспомнит ли утром хоть что-то из их беседы? Проклятие.

– Разумеется, Джулия, – ответил Тим. – Извините, – обратился он к Рэндоллу. – Итак, наше кино должно быть честным. Даже если это обойдется дороже. «Мыло Кальва» может себе многое позволить. Когда вы собираетесь приступить к работе?

А ведь есть в мире хоть какая-то справедливость.

– Немедленно, Тим. Надо снять вас с Гэвином Брауном в Маунт-Вилсон. И обязательно добавить его комментарии во время осмотра вашей обсерватории.

Хамнер ухмыльнулся. Звучит вдохновляюще.

– Что ж, завтра созвонимся.

Лоретта мирно спала на соседней кровати. Харви долго таращился в потолок. Знакомое состояние. Придется встать.

Он так и поступил. Приготовил какао в большой кружке, отнес к себе в кабинет. Киплинг заколотил хвостом по полу, приветствуя хозяина. Харви рассеянно потрепал немецкую овчарку по загривку. В полутьме раскинулся Лос-Анджелес. Санта-Ана полностью сдула смог. Сейчас, даже в столь поздний час, шоссе казались световыми реками. Сетки фонарей отмечали главные магистрали, и Рэндолл впервые заметил, что электрическое сияние имеет оранжево-желтый оттенок. Хамнер сказал, что эти огни сильно мешают наблюдениям в обсерватории Маунт-Вилсон.

Город простирался внизу, теряясь в бесконечности. Здания отбрасывали длинные тени, которые громоздились одна на другую. Светились голубые прямоугольники плавательных бассейнов. Автомобили. В воздухе мигал через определенные интервалы яркий огонек – полицейский вертолет патрулировал мегаполис.

Харви отошел от окна. Направился к письменному столу, взял книгу. Положил. Снова погладил собаку. И осторожно, не доверяя себе, стараясь не делать резких движений, поставил какао на стол.

Во время походов по горам, на привалах, он не знал таких мучений. В сумерках он просто залезал в спальный мешок и моментально отключался. Бессонница изводила его только в городе. Раньше, много лет назад, он пытался с ней бороться, неподвижно лежа на спине. Теперь же он вставал и бодрствовал до тех пор, пока не начинал клевать носом. Только по средам он засыпал без проблем: тогда он занимался с Лореттой любовью.

Однажды, давным-давно, он пытался сломить эту привычку. Безрезультатно. А Лоретта… она залезала к нему в кровать и по понедельникам, но не всегда и ни разу – днем, когда светло. И никогда им не было так же хорошо – во вторник или в субботу: ведь именно в среду они знали, что им предстоит, и были полностью готовы.

А теперь этот обычай окончательно укоренился.

Харви прогнал прочь досужие мысли и сосредоточился на своей удаче. Хамнер не шутил. Документальной ленте быть. Рэндолл задумался над потенциальными проблемами. Понадобится специалист по съемке в условиях малой освещенности. Пожалуй, комету, придется снимать тайм-лапсом. Занятно. «Надо поблагодарить Морин Джеллисон, – сказал себе он, – милая девушка. Яркая. Гораздо более настоящая, чем большинство встречавшихся мне женщин. Плохо, что рядом крутилась Лоретта».

Новую мысль он придушил столь быстро, что едва успел ее осознать. Многолетняя привычка. Он знал слишком многих мужчин, убедивших себя, что они ненавидят своих жен, но в действительности не питавших к ним никакой неприязни. Не всегда по ту сторону забора трава зеленее – так учил его отец. И уроки, полученные от него, Харви не забыл.

Отец был строителем и архитектором. Он вращался в Голливуде, но так и не заполучил крупного контракта, который бы помог ему разбогатеть. Зато часто бывал на голливудских вечеринках.

У него находилось время и на то, чтобы ходить с Харви в горы. На привалах он рассказывал сыну о продюсерах, кинозвездах и сценаристах – о тех, кто тратит больше, чем зарабатывает, и создает себе образ, которому вечно всего мало.

«Нет им счастья, – говаривал Берт Рэндолл, – только и размышляют о том, что чужая жена лучше в постели или что она лучше смотрится на приемах. Вот чем все кончается. Чертов городишко верит собственным пиарщикам, и никому не удается жить так, как мечтается».

Чистая правда. Грезы бывают опасны. Лучше сосредоточиться на том, что имеешь.

«А у меня есть немало, – подумал Рэндолл, – хорошая работа, просторный дом, бассейн».

«Но это еще не оплачено, – пробубнил злобный голос в его голове, – поэтому на работе ты не можешь позволить себе делать то, что хочешь».

Харви этот голос проигнорировал.

В своем гало кометы не одни. Отдельные турбулентности близ центра гигантского вихря – вращающегося газового океана, чей коллапс породил Солнце, – сконденсировались в планеты. Яростный жар новорожденной звезды сорвал газовые оболочки с ближайших планет, превратив их в слитки расплавленного камня и металла. А те, что расположены дальше, остались гигантскими газовыми шарами – спустя миллиарды лет человечество назовет их именами своих богов. Но существовали и турбулентности, расположенные далеко от оси вихря.

Однажды такая турбулентность образовала планету величиной с Сатурн, и та продолжила набирать массу. Звездный свет озарял ее великолепные широкие кольца. На поверхности бушевали бури: ядро было добела раскалено энергией коллапса. Гигантская орбита располагалась почти перпендикулярно плоскости орбит внутренних планет системы, и ее величественное шествие через кометное гало занимало сотни тысяч лет.

Иногда вблизи черного гиганта оказывалась бродячая комета, тогда ее втягивало в кольцо или в тысячи миль атмосферы. Бывало, что чудовищная планета выдергивала комету с орбиты и вышвыривала ее в межзвездное пространство, где та пропадала навсегда. А временами – закидывала ее в гигантский вихрь, в адское пламя внутренней системы.

Они двигались медленно, по устойчивым орбитам – мириады комет, уцелевших при рождении Солнца. Но прохождение черного гиганта делало их орбиты хаотическими. Комета, попавшая внутрь системы, могла вернуться, частично испарившись, и вновь упасть обратно – и так много раз, пока от нее ничего не останется, кроме облака камней. Но многие вообще не возвращались.