За Русь святую! - Николай Андреев Страница 49

А вечером по городу уже распространялись листовки и газеты с воззванием Кирилла Романова.

Несколько солдат и двое рабочих по складам читали листовку, наклеенную поверх театральных афиш…

«Всем! Всем! Всем! Что делают с нашкодившими детьми родители? Они их порют, но все-таки прощают. Люди, хватит митинговать, хватит проливать братскую кровь, хватит крушить чужие дома и лавки, втаптывать в грязь хлеб! Враг стоит у ворот. Думаете, германец не дойдет до Петрограда, до Тамбова, до Волги, до Иркутска, до Владивостока? Ошибаетесь! Враг не успокоится, пока не заставит склониться головы под ярмом чужаков! Вы сами хулили немцев, чьи предки века назад приехали сюда, в Россию. Так как же будут относиться к вам те германцы, что пришли на Русь день, два, три назад? Те, кто по-русски говорить не умеет, кто плюет на кресты, кому все равно, что ты гнешь спину на заводе, исходишь потом, идя за плугом, умираешь от жара пекарского! Они ни во что не ставят труд людской, им важна только выгода, прибыль, деньги, что они заработают! Они отнимут ваш хлеб, то немногое, что вы приносите голодным и замерзшим детям, и накормят своих солдат, что убивают ваших братьев, детей, отцов!

Но наши солдаты еще воюют, они истекают кровью на фронтах, мерзнут в Румынии и Прибалтике, стоят насмерть на полях Украины и в лесах Белоруссии! И вы бьете им в спину? Вы плюете на то, что ваши соотечественники гибнут, оберегая вас, храня от германцев и турок, вам все равно, что сотни их гибнут, не получая винтовок и патронов с заводов, которые вы покинули! Вы плюете на то, что тысячи наших солдат попадают в плен, преданные теми людьми, которых вы хотите освободить из тюрем! Вы плюете на то, что идете за людьми, которые призывают к концу этой войны и началу новой со своим же народом! За мир без аннексий и контрибуций?! Но за что вы тогда сражались, за что бились эти годы, за что гибли ваши братья, дети, отцы, друзья? Ради чего вы работали на пределе своих сил?! За победу! За свободу нашей страны от ига германца и турка! За свободу братских народов и шаги: вздохнуть свободно, не оглядываясь на голодного до вашего хлеба и ваших жизней соседа! Вы дрались за землю и волю! И теперь — вы от нее откажетесь? Откажетесь от тех трудов, от пота и крови, пролитых вами за прошедшие годы? Откажетесь от погибших родственников? Откажетесь от свободы? От своей земли? От своей веры? От уверенности в завтрашнем дне? От заветов отцов и дедов? Ради чего?!

Русские люди, петроградцы всех, кто вернется в свои дома и на свои заводы, всех, кто прекратит бить в спину солдатам своей страны, бить в спину соотечественникам, что вот-вот подарят величайшую победу своей стране, каждому ее жителю, всех таких простят, обо всех их выступлениях забудут!

Люди, я обещаю, что скоро мы все сможем вздохнуть свободно, что вот-вот еда и тепло вернутся в город! Я клянусь Господом нашим, что все изменится, что будут земля и воля, работа и тепло, вера и надежда! Только — прекратите бить в спину своим же собратьям! Прекратите волноваться, возвращайтесь на работу и в свои дома!»

Это был первый шаг на пути к восстановлению порядка. Люди должны были хотя бы задуматься, прочитав это воззвание. Кирилл надеялся заставить их думать в том же направлении, что и он, а это уже был один из лучших способов убедить человека. В газетах говорилось о состоянии немецкой, австро-венгерской и турецкой армий. Сизов сумел припомнить (или «приукрасить») сведения о вражеских войсках. Особенно досталось Порте. Кирилл уверенно говорил о слабости ее армии, о том, что нужен просто сильный удар в сердце врага, чтобы извечный хулитель христианства упал на колени перед русским оружием. Но требовалось терпение, время перед броском, силы, достаточные для решающего удара. Кирилл также напомнил петроградцам, что в Берлине и Вене — голод, люди умирают от недоедания, не менее полумиллиона могил уже вырыли в сырой земле за всю войну для тех, кому не хватило буханки хлеба. Но немцы еще держатся, волнений нет, они верят в победу своего оружия. «Так чем же мы хуже???» — вопрошал Кирилл. «Отчего не верим в своих солдат, в своих защитников, который год бьющихся за нашу свободу?» — добавлял Сизов.

А думцы уже договорились отправить делегацию от Временного комитета к царю навстречу, в Псков. По последним сообщениям, поезд Николая не смог добраться ни до столицы, ни до Царского Села и императору пришлось повернуть к штабу Северного фронта, к Рузскому. Он также был вовлечен в дела Милюкова, Гучкова и прочих, желавших произвести переворот и посадить другого правителя, не лучшего, но удобнейшего…

Ночью в Ставку начали прибывать телеграммы от командующих фронтами и Балтийским флотом (о Черноморском, по обыкновению, забыли). За некоторое время до этого от Родзянко пришла телеграмма и Алексееву, начальнику штаба Ставки. Стонавший от усталости и постоянных звонков телефона, раздававшихся в его кабинете, терзаемый температурой, он уже не находил цензурных слов для того, чтобы высказаться о сложившейся ситуации. Да и желания переубеждать царя от выезда в мятежные районы не было. К тому же Алексеев еще не знал, что подъезды к Петрограду охвачены восстанием.

Чуть позже Родзянко воспользовался последним шансом убедить царя сделать хоть что-то.

«Государь, не медлите. Если движение перебросится в армию, восторжествует немец и крушение России и с ней династии неминуемо. От имени всей России прошу Ваше Величество об исполнении изложенного — безотлагательном созыве законодательных палат и призыву новой власти на началах, изложенных в предшествовавших телеграммах. Час, решающий судьбу войск и Родины, настал. Завтра может быть уже поздно. Последний оплот порядка устранен. Правительство совершенно бессильно подавить беспорядок. На войска гарнизона надежды нет. Лишь Великий князь Кирилл и возглавленные им части встали между Думой, домом министра внутренних дел и озверевшей толпой. Но его полномочий все равно не хватает для подавления восстания! Уже убивают офицеров взбунтовавшиеся запасные батальоны, готовые примкнуть к восставшим толпам».

Тут же пригодилась и пришедшая от Хабалова телеграмма.

— Ваше Величество, осмелюсь предложить послать генерала Иванова вместе с георгиевскими солдатами в Петроград для помощи частям Великого князя Кирилла, — говорил, кашляя, Алексеев.

Изможденное лицо, изборожденное морщинами. Казалось, что даже усы генерала поникли, из седых превратились в пепельно-серые. Глаза запали, стали тусклыми, как покрытое пылью стекло.

— Как посчитаете нужным, как посчитаете нужным, — взгляд Николая был мутным, серым, вязким: мысли его устремились к семье. Поезд должен был отойти в час ночи, а за ним последует свитский состав…

Император сидел, сомкнув кулаки, в своем купе. Мимо проносились полустанки и мелкие городки. Кошки выли на душе. Вспомнилось отчего-то путешествие по Транссибу. Тогда жизнь казалась такой безоблачной и блестящей! Бескрайние просторы земли русской вокруг, они вот-вот должны были стать его. Но… случился девятьсот пятый год, вынужденная уступка интеллигенции и «либеральной оппозиции». Не должен был он этого делать, не должен! Быть может, ныне выпал шанс покончить со всем разбродом одним ударом? Но как же Аликс и дети, им угрожала опасность, и он не успеет в столицу, если отправится в Царское Село. Аликс и дети…