Север и Юг. Великая сага. Книга 1 - Джон Джейкс Страница 48

* * *

Мадлен уже в двадцатый раз перевернулась в постели. Когда она час назад надела ночную сорочку и задула свечи, она знала, что сразу не уснет. Слишком много всего произошло. Слишком многое еще должно было произойти, если она будет достаточно храброй или достаточно безрассудной, чтобы это допустить.

Окна спальни были открыты, но воздух оставался неподвижным. Прямо под комнатой Мадлен кто-то ходил по дому, проверяя его на ночь. Прислушиваясь к собственному дыханию, она слышала, как снаружи доносится едва заметное движение и гул ночных насекомых.

Джастина, к счастью, дома не было. Он уехал в Чарльстон вместе со своим братом, возможно, чтобы дать жене время осознать всю греховность ее поведения и тяжесть наказания, которое ждало ее, если она не образумится.

«Мерзавец», – подумала Мадлен, представив самодовольное лицо мужа. Ее уже не удивляло то, с какой легкостью она теперь все чаще нарекала Джастина самыми отвратительными словами. Как бы ей хотелось не ограничиться этим и сделать ему по-настоящему больно! Ее так и подмывало рассказать ему о том признании, которое сделал ей отец, перед тем как его глаза закрылись навеки. Просто мило улыбнуться ему и объявить:

– Дорогой, мой горестный долг – уведомить вас, что вы женились на женщине, в жилах которой течет негритянская кровь.

Джастин обманывал ее, когда добивался ее руки, поэтому будет вполне справедливо, если она скажет ему, пусть и с опозданием, что тоже обманывала его. Конечно, обман был ненамеренным, ведь она даже не догадывалась о той правде, которую ее отец едва слышно прошептал бледными губами, когда она сидела возле его постели в комнате с тяжелыми гардинами, пропахшей воском и близкой смертью.

Всю свою жизнь Николя Фабрей изо всех сил старался оберегать свою единственную дочь и даже на пороге смерти боялся ранить ее хрупкую душу. Он смягчил потрясение, как только мог. Сначала он долго и красноречиво говорил о том, какой чудесной, красивой, заботливой и любящей была ее мать. И только потом поведал дочери, что его жена, по виду совершенно белая женщина, на самом деле была на четверть негритянкой. А значит, и Мадлен тоже была цветной.

– Но зачем… – Мадлен сжала в кулак дрожащую ладонь и прижала ее к колену. – Зачем ты говоришь мне об этом сейчас?

– Потому что ты проклянешь даже память обо мне, если когда-нибудь узнаешь правду от других.

Но не высказанная им мысль была еще горше: «Потому что тебя уже слишком ранила эта правда, как я ни старался ее смягчить, а уж если она открылась бы иначе…»

Они с женой хотели для Мадлен лучшей доли, чем та, на которую она могла рассчитывать, узнай она раньше о своей смешанной крови. Цветные женщины, имеющие четверть или даже восьмушку негритянской крови, могли наслаждаться вниманием белых джентльменов и даже рассчитывать на некоторое содержание с их стороны. Однако такие милости всегда были временными, потому что женщина смешанной крови никогда не могла стать чем-то бо́льшим, чем любовница, и была вынуждена довольствоваться положением изысканной шлюхи белого мужчины.

Николя Фабрей отказался играть в этом печальном спектакле, укоренившемся в Новом Орлеане. Он женился на любимой женщине, хотя это и требовало огромной храбрости. Дочери он об этом, конечно, не сказал. Однако Мадлен все поняла и, склонившись над кроватью, обняла исхудавшее, наполовину парализованное тело отца, и глаза ее наполнились слезами.

Фабрей продолжил свой рассказ. Они ничего не потеряли, скрыв определенные факты прошлого Мадлен, зато многое выиграли. Было совсем не трудно поддерживать обман, сказал он, потому что в сумеречном мире городских полукровок о матери Мадлен почти ничего не знали. К тому же с течением времени тайна становилась все более недостижимой. И теперь Мадлен должна хранить молчание, чтобы не разрушить ту безопасную жизнь, которую он так долго искал для нее.

Тогда же отец открыл ей и главную причину того, почему его выбор пал на Джастина Ламотта. Не только потому, что Джастин был добрым и достойным человеком – при воспоминании об этих словах отца Мадлен дернула головой и губы ее скривились в язвительной усмешке, – но еще и потому, что он жил далеко от Луизианы. В Южной Каролине наверняка не будет риска столкнуться с правдой о происхождении Мадлен. А в Новом Орлеане такая опасность была, пусть и небольшая. Голос Фабрея все больше слабел, и его последние невнятные слова об «изображении» матери Мадлен она не смогла разобрать.

– Изображение, папа? Ты имеешь в виду портрет?

– Да… портрет…

Его глаза снова закрылись, ему становилось все труднее говорить.

– Значит, где-то есть ее портрет?

– Был…

Он попытался облизнуть губы кончиком языка. Потом открыл глаза и явно хотел пояснить свой ответ, но голос уже не слушался его, а речь стала совсем неразборчивой. Ей удалось только понять, что портрет исчез. Но когда и при каких обстоятельствах, Фабрей сказать не успел.

А потом его мысли угасли, начались слабые конвульсии, сотрясавшие истощенное тело. Мадлен держала его за руку, вторую ладонь прижимая к своему лицу, как будто хотела скрыть свое горе. Она позвала служанку, велела немедленно привести доктора. Но Николя Фабрей умер за десять минут до его прихода.

Весь следующий день она держалась как могла, отдавая распоряжения насчет похорон. И только к вечеру упала на кровать и прорыдала почти час, совершенно раздавленная и смертью отца, и той отвратительной тайной, которую он взвалил на нее. Была минута, когда она почти ненавидела его за то, что он все рассказал. На Юге иметь даже одну каплю черной крови было все равно что иметь кожу черную, как эбонит.

На похороны пришли многие известные политики и деловые люди города – католики и протестанты. Все были со своими белыми женами, и, увидев их, Мадлен поняла, чего стоило ее отцу все эти годы хранить их семейную тайну. Последние капли досады на него испарились, она оплакивала отца и благословляла его в одно и то же время.

Лежа без сна в темноте, Мадлен спрашивала себя, как она вообще могла согласиться на это тайное свидание с молодым кадетом. Ее уже мучила совесть, и все же она знала, что обязательно встретится с Орри, если ничто ей не помешает. Такое желание было вполне понятным ответом на жестокость Джастина. Но ведь подобный поступок грубо нарушил бы те правила поведения, которые она установила для себя раз и навсегда. И даже несмотря на ужасный нрав Джастина, она не должна переступать черту. Многие женщины до самой смерти терпят издевательства своих мужей. Чем она лучше их?

Но сколько бы она ни пыталась объяснить себе, почему ответила согласием на робкое предложение Орри о встрече наедине, ничего вразумительного в голову не приходило. Милая застенчивость этого юноши, его утонченные манеры и выражение глаз притягивали ее с какой-то удивительной и необъяснимой силой, противиться которой она просто не могла. Хотя и понимала, что Орри, еще очень молодой человек, вполне может оказаться совсем не таким, каким она его видела.

Она прижала ладонь к щеке и тихо вздохнула. Ее жизнь, так заботливо и усердно выстроенная ее отцом, становилась безнадежно запутанной. И утешало ее только то, что Николя Фабрей об этом уже не узнает.