Агент - Валерий Большаков Страница 39

Пассажирами ехали, в основном, горожане — пугливые, они неумело переодевались в крестьян, а везли с собою чемоданы да баулы с тряпьём, солью, мылом, иголками и прочим товаром, имевшим хождение на селе. А что было делать? Совнаркомовские пайки давали известно кому, а простой народ питался одной перловкой да ржавой селёдкой, запивая яства сии морковным чаем… Вот и устраивали москвичи «смычку города с деревней», обменивая часы с кукушкой на глечик сметаны.

Совершив натуральный обмен, как во времена пещер, городские не поедут обратно на поезде — на вокзале их ждала железнодорожная «заградиловка», боровшаяся со «спекулянтами». Отчаявшихся людей, не знающих, как накормить семьи, избивали ногами и прикладами, отбирали продукты, сажали или расстреливали на месте.

Пассажиры, не знакомые друг с другом, мрачно молчали, косясь друг на дружку. Авинов без кожанки, одетый под красноармейца, воспринимался ими как свой. Да и невозможно же всё время бояться — устанешь.

Паровоз еле тащился, погромыхивая расхлябанным подвижным составом. Кирилл ехал в бывшем вагоне-ресторане, ободранном, со снесёнными перегородками. На грязном полу были расставлены стулья — вот и вся плацкарта.

Проехали станцию Коломенскую, Бирюлёво, Расторгуево… На станции Герасимово поезд содрогнулся, лязгая и жалобно скрипя. Его остановка, подумал Авинов. Не оглядываясь, он вышел на заплёванную платформу — привычка цвиркать слюной под ноги стала у советских людей вторым по охвату поветрием после всеобщего лузганья «семок». Территорию они метили, что ли?..

За телеграфным столбом штабс-капитан оглянулся. Никого. Состав уже отъезжал, шатаясь и дёргаясь. Сипло пыхавший паровоз тащил за собою вагоны, как раздражённая мамаша — выводок детишек, взявшихся за руки.

Авинов неторопливо зашагал набитою дорогой, что тянулась между берёзовым лесом и сжатым полем. Страху не было. Пока.

В бывшем имении «Горки» располагалась «санатория», где комиссары поправляли здоровье. Чтобы попасть сюда, надо было иметь билет с печатью, подписанный наркомом земледелия. У Кирилла такая бумажка имелась.

Остановившись, он втянул носом воздух. Хороший воздух. Пахнет сеном и чем-то терпким, вяжущим, горьковатым. Маленький Кирюша, бывая в дедовой усадьбе, любил растирать в пальцах смородиновый лист — и нюхать…

Надо же… Отсюда до Кремля каких-то тридцать вёрст, а кажется, что отъехал на десять лет в прошлое.

Вздохнув, Авинов пошагал дальше, выходя на Берёзовую аллею. Поразмыслив, он свернул в рощу. Слава богу, не осень, листья не шуршат под ногою…

Усадьба стояла высоко над обрывом, спускавшимся к речке Туровке, впадавшей в Пахру. Густая поросль из лип, вязов и клёнов засквозила, открывая вид на западный фасад Большого дома — изящную колонную лоджию с балконом. Перед домом раскинулась площадка, размерами годная для игры в лаун-теннис, обрамлённая балюстрадой. За нею спускался довольно крутой склон, открывался вид на пруды и дальше, на деревню Вышние Горки.

Здесь Кирилл углядел троих охранников-свердловцев. Их гимнастёрки, туго перетянутые ремнями, торчали как пачки балерин, а галифе, заправленные в сапоги, смотрелись как ошибка пьяного портного. Звёзды с «богатырок» были почему-то спороты, винтовок не было ни у кого, зато у каждого из-за пояса выглядывали рукоятки пары кольтов, излюбленного оружия товарища Малькова, — револьвер не даёт осечек.

Не двигаясь, Авинов прильнул к биноклю, обшаривая глазами площадку, газоны, жёлто-белые стены Большого дома, намечая пути отхода. Вот чекисты сошлись, скрутили по «козьей ножке», попыхтели смрадным дымом и направили стопы за угол Северного флигеля — соображать на троих.

Хоронясь за деревьями, Кирилл спустился по склону, зашагал по дорожке к Малому пруду. Издали он мог показаться одним из свердловцев, а вот вблизи… А ты не попадайся!

Авинов выбрался к Нижнему парку с круглым прудом посередине. Склон от берега задирался круто вверх, из-за бровки выглядывал второй этаж парадного восточного фасада с ионическим портиком.

Чуток повыше Малого пруда был устроен грот с балюстрадой, и там точно кто-то прятался — в тёмном провале искусственной пещеры тлела красная искра цигарки. Ага…

Охранник, пригибаясь, вышел из грота. Распустив штаны, помочился на столетнюю иву. Это четвёртый… Один он? Штабс-капитан глянул в бинокль. Один.

Кирилл отступил в заросли липы, берегом Большого пруда заскользил на юг. Потом дорожка резко вильнула к востоку — к белоколонной беседке, открывавшей вид на долину Пахры. Под куполком ротонды маялся пятый чекист. Или это один из той троицы? Нет-нет, все, кого он видел ранее, были просто небриты, а у этого усищи — будь здоров. Как у моржа.

От южной беседки, слегка вверх по склону, вилась тропа к Южному флигелю, ответвляясь к добротному Хозяйственному двору — с водонапорной башней, с конюшнями, с электрофицированным коровником, с каретным сараем.

Большевики устроили «при дворе» коммуну — из латышей, набранных прежней хозяйкой имения. Коммунары-прибалты отличались от крестьян-русаков обстоятельностью — они крали всё, целые возы набивая мейсенским фарфором и ампирной мебелью. А огород зарастал бурьяном…

— Эй, стой! — послышался строгий окрик. — Кто такой? Руки!

Это был шестой. Не оборачиваясь, Авинов припустил к калитке в заборе, ограждавшем верхний парк.

— Стой, стрелять буду!

Петляя, штабс-капитан пробежал мимо усадьбы к Северному флигелю, метнулся к трёхсотлетнему вязу. Грохнул выстрел, пуля чиркнула по стволу, сбивая кору.

— Стой, тебе говорят!

Но Кирилл уже канул в обширный сад.

Августовская ночь была на диво прохладна. Чтобы согреться, Авинов залез в самую глубину стога, спугнув недовольно пищавшую полёвку. «Ничего, — утешил себя он, — хоть не душно!» Зато тревожно…

Достав фонарик, Кирилл посветил на часы. Уж полночь близится. Пора.

Разворошив сено, он вылез. Ночной ветерок легонько касался верхушек деревьев, шурша листьями — и заглушая шаги.

Отряхнув с себя травинки, Авинов постоял, вслушиваясь, приучая зрение к темноте, различая более светлую поляну, на которой он стоял, и темнеющий лес, куда ему надо было идти. «Вперёд!» — скомандовал себе Кирилл и зашагал к имению.

Хозяйственный двор крепко спал — ни огонёчка. Намаялись коммунары, социалистическую собственность расхищая. А вот в окнах Большого дома свет кое-где горел. Горел внизу, в коммутаторной, и почему-то в библиотеке. Светились три окна на втором этаже Северного флигеля, в комнате у Ленина. Не шёл сон к вождю мирового пролетариата. Главный вход в дом располагался с торца, где веранда. Там маялись охранники. Штабс-капитан зашёл с другой стороны, куда выходил зимний сад, и пригнулся — поодаль засветили цигарками двое бойцов, обходивших охраняемую территорию.

Бочком-бочком Авинов продвигался вдоль оконных переплётов, холодно и тускло отблескивавших в ночи. Надежда была на расхлябанность и разгильдяйство, и она таки оправдалась — одна из узких створок была плотно притворена, но не закрыта. Толкнув раму ладонью, Кирилл влез в окно и аккуратно запер его за собой. В зимнем саду было сыро, пахло прелью, но растения никли без полива и ухода. Да и кому за ними смотреть? Не пролетарское это дело — за барскими кустиками приглядывать…