Первая стена - Гэв Торп Страница 37

— Мы смогли доставить Самуса в такое уязвимое место, вложив связь в форму Мерсади Олитон, которая уже была связана с сущностью общим опытом. Чтобы преодолеть барьеры природы, с которыми мы сталкиваемся здесь, чтобы создать врата через телэфирную защиту, можно использовать физический сосуд, и этим замаскировать присутствие Нерождённого или привязать его. Ни один истинный демон пока не может ступить на Терру, но наши союзники демонические-примархи могут делать это из–за своей некогда физической природы. Хотя сейчас они сделаны из имматериума, они всё же оставляют отпечаток на реальной вселенной, что придаёт их присутствию… прочность. Точно так же как мои одержимые собратья и некоторые артефакты, обладающие силой Нерождённых, были доставлены на поверхность именно благодаря их физической природе.

— А что ты будешь использовать? — Тиф подошёл ближе, и пока он говорил, из решётки его шлема вылетел клубок крошечных мух. — Зачем я здесь?

— Ты стал хозяином роя разрушения, и это даёт тебе значительную силу, — сказал Лайак. — Твой голос отзывается далеко в варпе, и ты должен мне помочь.

— Что ты собираешься призвать?

— Самус принадлежит ордену Нерождённых, который Несущие Слово называют герольдами Гибельного Шторма. Есть по одному для каждой из сил, щедро одарённых своими покровителями. Ваш дедушка, Повелитель Распада, может послать нам существо по имени Кор’Бакс Абсолютная Погибель.

— Я думал, ты говорил, что ни один демон не может быть вызван на поверхность Терры, — заметил Абаддон.

— И мы стоим снаружи защиты, — добавил Пертурабо. — Что толку от существа, которому вход закрыт так же, как и моим искажённым братьям?

— Ни один демон не может проявиться, — резко сказал Лайак. — Самус был Нерождённым душой, он воздействовал через разумы тех, кого искал. Все герольды Гибельного Шторма таковы, их наибольшая сила заключается в порче мыслей, а не тела. Для начала работы Абсолютной Погибели не нужно принимать форму. Жизнь внутри Смерти. Дыхание на твоих Губах. Это — Дух Надежды, посеянный в сердцах всех людей.

Пока он говорил, кишечник начал дёргаться в его руке, медленная пульсация распространялась по всей длине. Она становилась всё интенсивнее, внутренности сначала извивались, а затем вывалились из трупа подобно скользкому змею. С влажным звуком орган вырвался из тела, его неровный конец стал похож на пасть, из бледной плоти проступили ряды клыков.

— Узрите космического червя, круах-личинку, который питается вселенной, — объявил Лайак. Он протянул свернувшуюся массу Тифу, и тот вытянул руку, чтобы она заползла на него, обвиваясь вокруг запястья и предплечья.

— Чудо, — сказал Гвардеец Смерти, поворачивая руку, чтобы лучше рассмотреть существо. — Щупальце от червей, которые роются в саду самого Нургла.

— Так и есть, они прогрызают себе путь через всё сущее — черви энтропии, — Лайак присел и ударил кулаком в грудь другого трупа. Он вскрыл раздробленную грудную кость, а затем протянул руку, чтобы вырвать оттуда сердце. Оно казалось сморщенным и маленьким в его ладони. — Источник жизни. Место любви. Хранилище надежды, мужества и неповиновения.

Несущий Слово поднял сердце и начал петь на странном языке, колдовской свет заиграл вокруг его руки. Абаддон почувствовал, как что–то тянет его, какие–то нематериальные пальцы, которые стиснули его собственные сердца, и, казалось, разрывали артерии в груди. Он попытался вздохнуть, но не смог, словно тонул.

Его взор обратился к Пертурабо, который внимательно следил за происходящим, переводя взгляд с одного компонента ритуала на другой, не задерживаясь надолго ни на Лайаке, ни на Тифе, ни на их ужасном антураже. Скандирование Лайака становилось всё громче и варп-свечение усиливалось, сердце в его руках теперь напоминало тусклый жёлтый люмен.

Сердца Абаддона почти остановились, так медленно они бились, но он не мог даже вздохнуть, чтобы произнести хоть слово, и его тело казалось парализованным. Он посмотрел на сердце в руке колдуна и видел, как оно бьётся в такт ударам в его груди. Функционировало только его человеческое сердце; его вторичный орган позади грудины стал бесполезным грузом. Его сердце снова забилось, и тварь в пальцах Лайака сочувственно дёрнулась. Колдун повернулся к нему, протягивая сердце, словно награду.

Абаддон поднял руку, чтобы взять его, и чуть не отдёрнул пальцы, когда сердце снова заколотилось в такт его собственному, набирая ритм и скорость. Шесть глаз Лайака впились в него — жёлтые блуждающие огоньки в тумане и мухи, которые то появлялись, то исчезали из фокуса, кислородное голодание уже начало влиять на зрение Абаддона.

Когда подношение шлёпнулось ему на ладонь, Абаддон мгновенно почувствовал облегчение и глубоко, прерывисто вздохнул. Теперь он ощутил тройной пульс — биение его собственных сердец и органа в его руке, бьющихся в унисон друг с другом.

Кишечная змея на предплечье Тифа приподнялась, словно почуяв добычу, раскрыла зубастую пасть и стала дёргаться влево и вправо в слепом поиске. Абаддон шагнул ближе, протягивая бьющееся и сияющее сердце. Желудочный змей вытянулся прямо из руки Тифа, как вставшая на дыбы кобра, из его пульсирующего горла вырывалось бульканье.

Он двигался целеустремлённо, но не слишком быстро, и почти деликатно схватил сердце на ладони Абаддона. Оставив за собой верёвку густой слюны, змей проглотил его, путешествие сердца в его внутренности было видно по выпуклости, которая прошла по всей его длине.

Скандирование Лайака возобновилось, став более резким и почти визгливым. Кишечная гадина начала извиваться, а затем перепрыгнула на дрожащий пол и забилась в конвульсиях, словно от боли. Она обвилась вокруг себя, впиваясь зубами в собственную плоть там, где сквозь неё просвечивало сияние сердца. Острые как бритва зубы с лёгкостью разорвали мясо, и змей снова проглотил сердце, пережёвывая его изнутри. Он начал набухать, пока ел, позвонки и чешуя распались и показались ряды парных крыльев, как у покидающего кокон мотылька.

Поднявшись с земли под жужжание десятков крыльев, чешуйчатое змееподобное существо обвилось вокруг ног Лайака, двигаясь в такт его голосу. Оно перебралось на его украшенный символом посох, а затем обернулось вокруг его головы, подобно нечестивому нимбу. Затем оно поднялось, порхая по помещению, сворачиваясь и разматываясь, словно играя, становясь всё больше и больше, пока его обхват не стал таким же широким, как талия Абаддона.

С пронзительным визгом, эхом отразившимся от маски Лайака, оно устремилось вниз, вонзившись в груду трупов перед колдуном. Словно лазерный бур, оно быстро зарылось в кучу останков. Оно было длиной в несколько метров, намного больше, чем глубина тел, но продолжало зарываться, исчезая в земле. Когда его хвост исчез в открытых внутренностях, Абаддон на мгновение увидел цветущий цветок из хрящей и вен с вращавшейся в центре воронкой, прежде чем отвратительные лепестки закрылись, и рана превратилась в груду гноящегося мяса, пронизанного сотнями личинок.

Задыхаясь, Лайак пошатнулся, глаза его маски потускнели. Абаддон не сделал ни малейшего движения, чтобы помочь ему, а наблюдал, как Несущий Слово выпрямился, слегка опираясь на свой посох.